их брать? Майнд Дамн – постоянный, неиссякаемый информационный кладезь. Я бы сказал, колодец с бесконечным запасом живой воды. Но как только ИП ниже, полиция принимается за дело. Такое нельзя показывать часто, потому мы лишь изредка допускаем легкое понижение ИП, и совсем ненадолго.

– Простите, – услышал я. К нам снова подошла Правда. Увидев ее, долговязый расплылся в улыбке.

– Перспективная отпроска, – сказал он, кивнув на девушку.

Но она даже не улыбнулась.

– Помнишь пережитка, который вещал про внутренний Севастополь?

– Кто ж его не помнит? – поразился долговязый.

– Даже я помню, – вставил я.

– Ему плохо, – сказала Правда. – При смерти. Лежит в своем селе, смотрит в потолок и редко дышит.

– Наверное, ушел-таки, хитрец, в свое укрытие, про которое всем нам так долго талдычил.

– Хорошая шутка, – наконец рассмеялась девушка. – Но что нам делать?

– Когда он отомрет уже, а? Это будет куда интереснее, чем все, что он говорит, – сокрушенно сказал Глинка и повернулся ко мне: – Хотел бы погрузиться в смерть, как в глубокий сон?

– Не знаю, – просто ответил я. – У меня другое представление о смерти.

– Да? И какое же? – заинтересовался Глинка.

Я заговорил медленно, голос мой стал тихим, хотя я совсем не стремился к эффектам – просто подумал о том, что было важным.

– Мне кажется, что поначалу, когда тело перестает подчиняться импульсам и человек больше не способен на внешнее движение, внутри него еще долго продолжается жизнь. Эта жизнь, скажем так, непродуктивная. Как окисление на сломанном экране – то есть изображение остается, но это уже совсем другое изображение. Так и человек. Когда остановится его тело, он продолжает жить такой окисленной жизнью, и она продолжится до той самой поры, пока его мозг не разложится полностью. Возможно, в этой окисленной жизни очень много черт нашей обычной, возможно, он долго еще будет думать о том же, о чем думал и до смерти, – только все эти мысли будут окислены, они будут похожи на наши, но это не будут они.

Глинка посмотрел на меня недоверчиво.

– А ты что думаешь? – спросил он Правду.

– Я всегда думала так: человек отходит постепенно. Пока живой человек крепок и полон сил, он врастает в тело, как здоровый коренной зуб в такую же здоровую десну. Но ближе к смерти пути человека и тела все больше расходятся, человек расшатывается в теле, начинает из него выпадать. Он постепенно ослабевает, отслаивается от тела, и сама смерть – это такой момент отслоения. Этот процесс начинается еще при жизни и после самой смерти длится довольно долго… Но сама остановка тела – лишь видимый, самый очевидный момент. Это лишь одна из точек длинного отрезка. В одном я с ним согласна, – она кивнула в мою сторону. – Между жизнью и смертью нет четкой грани, линии возврата, или в нашем случае вернее было бы сказать не-возврата. Но это только если человек отмирает естественным способом, – поспешила оговориться она.

– В Севастополе иначе не бывало, – вставил я. – А здесь?

Но мне никто не стал отвечать.

– Видишь, как много мнений? – с гордостью сказал Глинка. – Но так или иначе на индекс позитивности это не влияет. Все по-прежнему мечтают отмереть во сне.

– Знаешь, это только внешне кажется неплохим вариантом. Но никто не знает, что чувствует тот, кто так уходит. На самом деле это ведь мучение – когда целую вечность пытаешься проснуться и не можешь, тебя сковывает боль, а ты не можешь даже шевельнуться и вздохнуть, и наконец понимаешь, что не проснешься уже никогда. Да уж… Не завидую этому пережитку.

– Он нормально пожил, – сказала отпроска. – Он величина.

– И то верно. Пожил, и хватит.

– Бунт, – закричали через пару столов от нас, из-за мягкого красного чайника с глазами и улыбкой. – Бунт в селе героев!

Все, включая девушку с огромными глазами, побежали к столу, но вдруг долговязый, словно вспомнив что-то, остановился и замахал руками:

– Стоп, ребята, стоп. Хрен с ним!

– Но случилось событие! – За столом, уставленным экранами, сидели два парня. Они говорили настолько синхронно, что никто вокруг не мог сдержать улыбки. Парни распалялись: – Это событие, понимаете! Бунт героев. Он происходит прямо сейчас.

– Это в Майнд Дамне? – непонимающе переспросил я.

– Да брось, какой на Майнд Дамне бунт – это ж все ради стрема, – сказал Глинка. – Ребят, мы не можем.

– Не можем давать такое событие? – Даже Правда удивилась.

– Вспомните про волоперов. Нас ждет качающаяся девочка. Займитесь ею.

– Но там бунт! – Парни вытаращили глаза. – А девочка так и будет качаться. Она всю жизнь качается.

– Если мы не будем давать девочек, то закачаемся здесь все, – ответил Глинка и развернулся. – Все, хватит об этом. Работаем, ребят!

– Я пойду к… – начала Правда.

– И ты займись девочкой, – твердо сказал Глинка. – Все занимайтесь девочкой, ясно?

– Что за волоперы? – спросил я. – Они так сильны?

– Если ты был в Полпозе, можешь себе представить! Волоперы – Полпоз нашего уровня. Ты знаешь, – он задумался, – можно объяснить иначе, но так будет, пожалуй, понятно. Волоперы прессуют нас всех здесь, но отпросов – больше всего. Морально прессуют. Чтобы об их деятельности писали и снимали бесконечно. Их деятельность – она самая значимая, важная…

– И чем же они занимаются? Ну, кроме того, что прессуют.

– Они занимаются тем, что работают девочек. Бывает, что девочка приходит в мир и с самого рождения не может говорить, да и вообще… с трудом понимает, что происходит вокруг. Смотрит в одну точку, ни на что не реагирует и только постоянно качается. Жизнь идет, а она сидит и качается, представляешь? Люди ложатся спать, встают, ходят… А она сидит и качается.

– А что же волоперы? – спросил я.

Глинка задумался.

– Вообще-то, таких случаев немного, но волоперы хотят, чтобы все думали, будто половину нашего уровня составляют такие девочки, а другую половину ничего, кроме этих девочек, не заботит.

– Получается замкнутый круг, – сказал я. – Раз вы сами на это работаете.

– Похоже на то, что уровень действительно становится таким, – ответил Глинка. – Но если мы хотим иногда давать что-то интересное – тот же Майнд Дамн, – мы обязаны отрабатывать эту тему. Мы здесь, – он усмехнулся, – уже придумали профессиональный термин: раскачивать девочек. Как только происходит что-то вроде смерти пережитка или очередного героического бунта, тут же активизируются волоперы со своими раскачивающимися девочками. Настанет момент, и они задавят нас.

– Герои отхватили кабинет у фабрики-кухни, – закричали парни из-за стола.

– Да вы что! – ахнули соседние отпросы и побежали к их столу.

– Кабинетик-то размером с туалет, но все равно!

– Да отобьют, – предположил кто-то.

– Какая разница?! Уже такие события!