— Связаться с «Морнинг роуз» будет довольно сложно: ведь судовой приемопередатчик выведен из строя.

— Глубокая мысль, — заметил я. — А кто виноват?

Зачем было в рулевой рубке во всеуслышание заявлять о том, как просто будет вступить в контакт с кораблями НАТО и позвать их на помощь? Умник, все это время стоявший на крыле мостика, ловил каждое твое слово. Да-да, на снегу были мои следы. Ими-то он и воспользовался и быстренько сбегал за молотком.

— Пожалуй, мне следовало быть поосмотрительней. Могу принести свои извинения.

— Я и сам-то оказался не на высоте, так что с извинениями подождем. Раз ты здесь, то мне теперь можно меньше опасаться удара в спину.

— Так они за тобой охотятся?

— Без сомнения. — Я рассказал Смиту вкратце все, что сам знал, не делясь подозрениями, чтобы не морочить ему голову зря. — Чтобы работать согласованно, договоримся, что инициатором действий, которые я, вернее мы, сочтем необходимыми, буду я. Естественно, ты можешь действовать по обстоятельствам и самостоятельно, если окажешься в опасности. Заранее разрешаю тебе разделаться с любым.

— Приятно слышать. — Лицо штурмана впервые осветилось улыбкой. — Еще приятнее было бы знать, зачем мы — ты, как я понял, крупный чиновник британского казначейства, и я, мелкая сошка в той же конторе, — забрались на этот гнусный остров.

— У казначейства лишь одна забота — деньги и только деньги, в том или ином виде. Не наши собственные деньги, не деньги, принадлежащие британскому правительству, а так называемые грязные деньги. В таких делах мы сотрудничаем в тесном контакте с национальными банками других государств.

— Для таких бедняков, как я, понятия «грязные деньги» не существует.

— Даже ты с твоим грошовым жалованьем не захочешь к ним прикасаться.

Это незаконные трофеи второй мировой войны. Деньги, добытые кровью, вернее ничтожная их часть. Еще весной 1945 года Германия обладала несметными богатствами, но к лету того же года сейфы ее опустели. И победители, и побежденные нагрели руки, таща все, что попадается на глаза, — золото, драгоценные камни, картины старых мастеров, ценные бумаги (облигации немецких банков, выпущенные сорок лет назад, в цене до сих пор), — и растащили их кто куда. Вряд ли нужно говорить, что никто из участников этой акции не уведомил надлежащие учреждения об источниках их доходов. — Взглянув на наручные часы, я сказал:

— Наши друзья, обеспокоенные твоим исчезновением, прочесывают в эту минуту остров Медвежий, вернее незначительную его часть. На поиски отведено полчаса. Минут через пятнадцать мне придется притащить тебя в бессознательном состоянии.

— Скучная задача, — вздохнул Смит. — Я имею в виду эти сокровища. А много ли их было всего?

— Все зависит от того, что ты подразумеваешь под словом «много».

Предполагается, что союзникам, то есть Великобритании, американцам и русским, которых мы привыкли обвинять во всех смертных грехах, удалось завладеть примерно двумя третями этих богатств. Выходит, в распоряжении нацистов и их сторонников остается около трети, что, по скромным подсчетам, повторяю, по самым скромным подсчетам, составляет около трехсот пятидесяти миллионов. Естественно, фунтов стерлингов.

— В общей сложности миллиард!

— Плюс-минус сто миллионов.

— Детское замечание насчет скучной задачи беру назад. Забудь о нем.

— Договорились. Сокровища эти оказались в самых неожиданных местах.

Естественно, часть из них лежит на тайных счетах в банках. Часть, несомненно в виде золотых монет, покоится на дне высокогорных озер. Все попытки поднять их на поверхность не дали результатов. Мне известно, что два полотна кисти Рафаэля находятся в подземной галерее одного миллионера в Буэнос-Айресе, картина Микеланджело — в Рио, несколько Халсов и Рубенсов хранятся в нелегальной коллекции в Нью-Йорке, один Рембрандт — в Лондоне. Владельцы их — это лица, находящиеся или находившиеся в составе правительства или верховного командования армий тех стран, о которых шла речь, или же связаны с упомянутыми учреждениями. Сами же правительства ничего с ними сделать не могут, да, похоже, и не хотят. Вполне возможно, что они извлекают из этого известную выгоду. В конце 1970 года один международный каратель решил продать немецкие ценные бумаги, выпущенные еще в 1930-х годах, общей стоимостью в тридцать миллионов и обратился поочередно к финансовым кругам Лондона, Нью-Йорка и Цюриха. Однако федеральный банк Западной Германии заявил, что оплатит их в том лишь случае, если будет установлен подлинный владелец этих бумаг. Дело в том, что эти ценные бумаги в 1945 году были изъяты из сейфов Рейхсбанка специальным подразделением советских войск.

Но это, так сказать, лишь верхушка айсберга. Наибольшая часть сокровищ спрятана, а незаконные их владельцы все еще боятся превратить их в наличные.

В Италии создана специальная правительственная комиссия, руководитель которой профессор Сивьеро утверждает, что местонахождение самое малое семисот картин старых мастеров — многие из них поистине бесценны — до сих пор неизвестно. Другой эксперт, Симон Визенталь, его австрийский коллега, по существу, повторяет его слова. Он, кстати, заявляет, что бессчетное количество военных преступников, к примеру высших чинов СС, живут припеваючи, пользуясь зашифрованными вкладами, размещенными в банках, разбросанных по всей Европе.

Сивьеро и Визенталь — признанные авторитеты по вопросу о возвращении национальных сокровищ. К сожалению, существует горстка экспертов — их три-четыре человека, которые знают дело не хуже, если не лучше, но, к несчастью, не придерживаются высоких принципов морали в отличие от первых, которые чтят закон. Имена их известны, но люди эти неприкасаемы, поскольку не совершили явных преступлений. Даже после того как они были замешаны в аферу с акциями, выяснилось, что акции подлинные. И все-таки это преступники международного масштаба. Самый ловкий и преуспевающий из этой группы находится среди нас на острове Медвежий. Это Иоганн Хейсман.

— Хейсман?

— Он самый. Весьма одаренный юноша.

— Но как это возможно? Хейсман? Зачем ему это понадобилось? Ведь он всего два года назад вернулся...

— Знаю. Всего два года назад он совершил невероятно дерзкий побег из сибирской ссылки и приехал в Лондон. Шум толпы, телеоператоры, метровые статьи в газетах... А красный ковер, который ему постлали под ноги, растянулся бы от Тилбери до Томска. Как может Хейсман быть мошенником, если все это время он был занят своей старой любовью — кинематографом? И все же это так. Мы установили, что перед войной они с Отто были компаньонами, владельцами киностудии. Выяснилось, что они даже учились в одной гимназии.

Известно и то, что во время аншлюса Хейсман сбежал не туда, куда следует, а Отто — куда следует. Известно также, что Хейсман, в то время питавший симпатии к коммунистам, был бы «желанным» гостем третьего рейха. А потом