Шрифт:
Закладка:
Я думаю — иначе: антисемитизм пропагандируется, как я уже писал Вам, — в целях разбить оппозицию на еврейском вопросе. Пропаганда ведется успешно. Жить — стыдно, стыдно встречаться с евреями на улице.
Атмосфера вообще — душная. Никогда я не чувствовал себя таким нужным русской жизни и давно не ощущал в себе такой бодрости, но, милый товарищ, сознаюсь, порою руки опускаются и в глазах темнеет. Очень трудно. Особенно обидно за свою интеллигенцию, так все вялы, так ленивы, неаккуратны, недеятельны — отчаяние!
Но все же кое-что удается. Удается, главным образом, потому, что очень хороших людей воспитал питерский пролетариат.
Перед русским пролетариатом стоят задачи, не знакомые западному в том объеме, каковы они у нас. Мы живем в отчаянных противоречиях. Напр. — множество социалистически мыслящей публики работает в кооперативах, а кооперативы, в той форме, как они развиваются ныне, — способствуют росту инстинкта частной собственности, росту индивидуализма. Не так ли? Засим: после войны очень возможен подъем духа. Но — требуется, чтоб этот подъем был сознателен, а не стихиен. Если мужички снова начнут жечь усадьбы — толку это даст мало. И вот пролетарий принужден свое социальное сознание внедрять в массы крестьянства.
Затем: обострение национальных вопросов, порождающее националистический шовинизм, грозящий отравить социализм—империализмом. Трудное время, товарищ! Дорого стоят теперь те люди, которые не теряют головы в путанице событий. А события всё осложняются: вон Италия ввязалась в войну, за нею скоро втянется Румыния.
По улицам у нас ходят десятки одноногих людей. Жить — дорого.
Получил Ваш подарок, но — увы! — дорогой его искрошило в куски. Будьте здоровы, милый товарищ, и передайте сердечный мой привет другим, кто душою с Вами! Будьте бодры духом!
Книги посланы
687
Д. Н. СЕМЕНОВСКОМУ
30 июня [13 июля] 1915, Мустамяки.
Дмитрий Николаевич,
не хотите ли приехать ко мне в Финляндию? Поживете другими впечатлениями, я предложу Вам подстрочные переводы армянских, латышских и других поэтов, а Вы попробуете придать им форму?
Поговорим.
Если согласны — отвечайте по адресу: Петроград, Лиговская, дом Перцева, квар. 110, «Парус», мне.
Вышлю денег на проезд, а пока — будьте здоровы!
688
В. В. МАЯКОВСКОМУ
3 [16] июля 1915, Мустамяки.
Буду рад видеть Вас.
Если можно — приезжайте к часу, к завтраку.
Всего доброго!
689
В. В. МАЯКОВСКОМУ
Июль, после 3 [16], 1915, Мустамяки.
Без слов, от души. Владимиру Владимировичу Маяковскому.
690
С. В. МАЛЫШЕВУ
22 сентября [5 октября] 1915, Петроград.
Дорогой Друг,
Ваше письмо получил, и давно уже, а ответить — все не мог собраться. И времени нет, и мешает одно обстоятельство, которое Вы, пожалуй, назовете сентиментальностью, а другие товарищи — обругают меня за это. Видите ли, в чем дело: хочется мне написать вам, временно устраненным из жизни, что-нибудь бодрящее, хорошее, рассказать о чем-то, от чего вам, хоть день, жилось бы лучше, легче. А — нет хорошего-то, т. е. оно — живет, да очень уж мало его и немощно оно в силе своей.
Люди все более звереют и безумеют от страха пред войной, затеянной ими. Звереют, глупеют и дышат пошлостью и создают атмосферу, которая отравляет даже тех, кому глупеть не надлежало бы. Силен старый мир даже и в агонии своей — силен! Много в нем яда.
Живут люди в страхе, но и страх не мешает жуликам жульничать. Буржуазия организуется, крепнет и, конечно, грабит страну, грабит, — как никогда еще не грабила! Москва стремится к власти на всех парах, — Вы знаете это по газетам. Прогрессивный блок становится магнитом, который все с большей силою притягивает к себе все способное жрать и воровать «ради спасения родины от врага». Правительство не уступает напору буржуазии, сопротивляясь по инерции, механически.
Между этими двумя силами — демократия, пролетариат. Они обе боятся его, не меньше, чем немца, — боятся и грозят друг другу: а вот начнутся волнения в народе! Убеждают друг друга: одни говорят — оставьте нам власть, а то..! А другие— отдайте нам власть, а то..! Московские волнения вызвали торжествующий крик — ага, что мы говорили?
В какую бы сторону ни пошевелился рабочий народ, — всякое его движение учитывается борющимися за власть в своих целях. Народ ведет войну, самую страшную из всех когда-либо бывших. Народ работает, а есть нечего, в Петербурге не хватает хлеба, нет дров, сахара и т. д. Конечно, в стране есть и хлеб, и сахар, и все, что нужно, но всего больше — мошенников. А отсюда — дороговизна.
Эх, С[ергей] В[асильевич]! Очень тоскливо бывает порою на душе, оттого, говорю, и не пишется. Так-то.
Кланяюсь всем! Получили Вы книгу Покровского? Хорошая вещь!
Будьте здоровы.
Книги послал:
«Окуров», «Кожемякина», «Детство» и «По Руси».
691
Д. Н. СЕМЕНОВСКОМУ
10 [23] октября 1915, Петроград.
Милый Дмитрий Николаевич!
Посылаю Вам для перевода 5 финских стихотворений, будьте добры отнестись к этой работе со всем вниманием, очень прошу Вас об этом!
Ваши переводы французских стихов всем нравятся.
Так хотелось бы, чтоб Вы нашли удовольствие в переводах. Скоро пришлю еще латышские стихи.
Будьте здоровы!
Если нужно денег — напишите.
692
К. А. ТРЕНЕВУ
11 [24] октября 1915, Петроград.
Дорогой
Константин Дмитриевич!
Помните — Вы обещали мне дать рассказ для сборника? Позвольте напомнить Вам Ваше любезное обещание. Налажено издание ежемесячного литературного журнала «Летопись». Я принимаю в этом журнале ближайшее участие, печатаю в нем вторую часть «Детства» и усердно прошу Вас о деятельном сотрудничестве.
Пробная книга журнала выйдет в первых числах декабря, — могу ли поместить Ваше доброе имя в список сотрудников? Будьте любезны ответить немедля и дайте хотя небольшой рассказ. Укажите Ваши условия.
Дорогой К. Д. — сердечно благодарю Вас за книгу Вашу, на-днях пошлю Вам свои. Шаляпину еще не передал его экземпляр, — летом я его не видал, а сейчас он в Москве.
Как только вернется в Питер, — я передам ему книгу. Благодарю Вас и за
