— Машунь, ты совсем на улицу не выходишь? — спросила у неё Дуня.

— Не-а, — ответил за неё брат. — Она сидит вместе с девчонками, что приходят поучиться у неё мастерству.

— Маш, так нельзя! Ты бледная. Это даже красиво, но как-то нездорово, — осторожно заметила Дуня.

— На обратном пути нам целыми днями на воздухе быть, — отмахнулась сестра.

— Так ты же в возке будешь сидеть, — упрекнула её Дуня. — Мы с Ванюшкой на солнышко любуемся, свежим воздухом дышим, по сторонам глазеем, а ты с мамой в той коробке целыми днями трясешься.

— Зато смотри, какую рубашку я для Пестинеи Ядвиговны вышила! Ещё много работы осталось, но уже видно, как красиво будет.

Маша развернула полотно и начала объяснять:

— Я вспомнила, как ты показывала интересную одноцветную вышивку с дырочками. Мне кажется, ей должно понравиться.

Дуня смотрела на вышивку ришелье, придерживая шаловливые ручки брата.

— Машунь, это прекрасно! Ты сама придумала рисунок?

— Да.

— Я бы пожадничала отдавать такую красоту Пучинковой. Ты бы лучше эту рубашку подарила княгине, а не этой…

— Дуня!

— Что Дуня? Маш, ты не можешь не понимать, что Пестинея эта не оценит твоих трудов.

Мария сложила полотно и со вздохом поднялась:

— Я всё же надеюсь растопить её сердце. Ванечка любит меня, а она любит сына и хочет ему счастья.

Ванюшка встрепенулся, подумав, что сестра говорит о нём, и важно закивал головой, подтверждая, что любит Машу. Девочки рассмеялись и зацеловали любимчика. Он же довольно хохотал, выкручиваясь из рук сестёр и вновь с удовольствием попадая в плен к ним, а после сумел вытащить Машеньку на прогулку.

Вновь собралась большая компания, но обошлось без приключений. Немного поиграли в снежки, строили крепость, понаблюдали, как местные ребята играют в клюшкование. А когда вернулись, то увидели озабоченную маму.

Она хмурила брови и с грустью смотрела на Машу, а при взгляде на Дуню как-то особенно тяжко вздыхала. Боярыня Соломония выглядела схоже, но при этом сердито встряхивала головой, словно отгоняя плохие мысли.

— Что случилось? Что-нибудь с отцом? — встревожилась Маша.

— Батюшка твой с самого утречка с человеком посадника закупает товар, который мы повезём домой, — тут же ответила Милослава.

— Тогда что? — нетерпеливо спросила Дуня.

Она всегда злилась, когда плохие новости растягивали, заставляя гадать и придумывать всякие ужасы. Может, у кого-то плохо с фантазией, а Дуня успевала надумать конец света и все детали апокалипсиса.

— Отец передал, что говорил с Харитоном Алексеевичем. Он предложил обручить Дуню с… — Милослава запнулась и с какой-то тоской посмотрела на Машу, а потом нахмурилась и небрежно закончила: —… с каким-то своим родственником.

— А что насчёт Маши? — выпалила Дуня, не вникая в новости о себе. Уж о ней родители точно сговариваться не будут: тут и её малый возраст, и князь обязательно поинтересуется, почему не нашли ей жениха из своих.

— Маша им не подходит! — сердито высказалась Милослава. — Слишком кротка нравом.

— Оп-па, — не нашлась что сказать Дуня, и тут у неё возникли некоторые подозрения на предложение о её обручении. — Вот оно как, — протянула она. — Неожиданно!

Дуняша резким движением отправила косичку за спину и, отбросив мысли на свой счёт, зацепилась за слова, что Маша для Пестимеи слишком кротка нравом. И это удивило не только её, но и маму, и Соломонию. По их общему мнению, только такая, как Маша, могла бы ужиться с Пестинеей, но той захотелось увидеть в будущей невестке такую же нравную, как она сама. А вообще-то женщины облегченно выдохнули, услышав отказ.

Соломония только собралась сказать, что бог миловал Машу, как девочка повалилась наземь.

— Машенька! — Милослава кинулась к дочери, но та была в беспамятстве. Однажды она уже падала без чувств и сильно напугала всех. Все надеялись, что это никогда больше не повторится.

— Похлопай её по щекам, — велела Соломония, и Милослава осторожно начала шлёпать ладонями по лицу дочери.

Дуня кинулась растирать Машины руки, потом перешла к стопам. Сестра дышала тихо, но ровно.

— Мам, а моё обручение?

Милослава рассеянно посмотрела на младшую дочь и только спустя пару мгновений сообразила, о чём та спрашивает:

— Окстись, Дуняша! Мы не князья, чтобы так рано речь о сватовстве вести. Хватит нам Маши, да и Пучинковы эти, — боярыня посмотрела на Машу, и только после того, как убедилась, что та ещё не пришла в себя, тихо сказала: — Кабы я знала, что женка у Харитона Алексеевича такая дрянная баба… — Милослава замолчала, не желая признаваться в своей оплошности перед Соломонией. А потом её лицо плаксиво скривилось, и она с воем выдала: — Ни за что не отдам вас на чужбину!

Дуня согласно кивнула. Она сразу всё правильно рассудила, но уточнить надо было.

— Славка, а ну прекрати! — рявкнула на неё Соломония. — Не пугай девочек.

— Так ведь хорошо, что приехали, посмотрели, а так бы отдали Машу и погубили бы!

Боярыня рывком дернула к себе Милославу и прижала к себе:

— Ну что ты придумываешь, дуреха! Сама-то на чужбине прижилась, а дочек пугаешь. У них есть ты и Вячеслав, старый Еремей всегда может пригрозить, а скоро Ванюшка подрастёт и тоже приглядит за сестрами. И нас со счетов не сбрасывай!

Маша уже очнулась и отрешённо смотрела в потолок, а Милослава плакала, уткнувшись в плечо Соломонии. Дуня смотрела на них — и никак не могла определиться, к добру всё это или к худу. Ей только сильнее захотелось домой. Там у неё полно дел, а здесь одно баловство и расстройство. Ну, разве что Ксюшку нашли!

Милослава ещё пару раз всхлипнула и успокоившись, обратила внимание на отрешенный вид Маши.

— Машенька, доченька, — бросилась она к ней и принялась целовать. А Маша оставалась вялой, походя на деревянную куклу.

Соломония нахмурилась и пошла за ковшом с водой. Трижды омыла девочке лицо, что-то пробормотала, но ничего не изменилось.

— Может, завтра ей легче станет? — не уверено сказала Дуня, но беспокойство о сестре вгрызалось в