Шрифт:
Закладка:
– Разве это не… приносит несчастье? – спросил он.
– Вовсе нет. Отец Дезире уверен в обратном. Он говорит, эти могилы наполнены мудростью, так что, сидя, мы исполняем некий экуменический обряд. Или впитываем мудрость из положения сидя.
Луиза покраснела.
– Я даже имени вашего не знаю… – Он протянул ей руку. – Меня зовут Габриэль.
– Луиза.
Он не отпустил ее ладонь. На свете много Луиз, это наверняка совпадение… но письмо, которое на днях получил Рауль, было отправлено откуда-то поблизости, раз его передал аджюдан-шеф…
– Луиза… Бельман?
– Бельмонт, – ответила она, удивившись.
Габриэль вскочил.
И Луиза поняла. Непонятно как, но поняла.
– Я сейчас приведу кое-кого… Дождитесь меня здесь… Прошу вас.
Он почти сразу вернулся со своим товарищем, которому сказал только: «Луиза здесь…»
– Представляю вам моего друга Рауля Ландрада, – срывающимся от волнения голосом произнес он. – Ну ладно, я пошел…
Мы поступим так же. Луизе и Раулю нужно побыть наедине, а нам и так все известно. Но до чего трогательная встреча! Рауль сел рядом с Луизой, молча достал из кармана крошечный клочок бумаги со словом «Луиза» и протянул ей.
Они проговорили весь день, прервавшись один раз, чтобы Луиза могла перепеленать и накормить Мадлен. Рауль хотел узнать о матери все, невероятная история ее депрессии ввергла его в скорбное волнение. Тяжело было думать, что она жила в Париже, совсем рядом, и доктору достаточно было сказать правду: «У тебя есть мать…» Несчастная женщина не знала, что ее ребенок в Нёйи, в трех шагах от нее, в доме, где она работала служанкой… Но подлее всего, что доктор доверил его этой женщине, мачехе, и ни разу за него не заступился! Родной отец!
Ближе к полудню из продуктового рейса вернулся Божий грузовик. Мимо них прошел отец Дезире, остановился, увидел сплетенные пальцы, заплаканные лица и понял: происходит нечто душераздирающее.
– Господь привел вас обоих на одну дорогу, – сказал он. – Вы чувствуете печаль, но Он хотел укрепить и наставить вас.
Священник перекрестил их и удалился.
Луиза отдала Раулю письма Жанны Бельмонт со словами:
– Прочти их…
– Потом, – ответил он.
Они задали друг другу тысячу вопросов, каждый поведал историю своей жизни, потом Рауль развязал тесемки папки.
– Останься, – попросил он.
И начал читать.
«5 апреля 1905».
Около семи начало темнеть. Отец Дезире всегда настаивал на ранней вечерней трапезе. Ради детей. «Они должны ужинать в семейном кругу и рано ложиться спать». Этот ритуал больше всего удивлял вновь прибывших. Завтракали они все по отдельности, но ужин оставался священной трапезой.
«Это тоже обряд, как наша месса», – говорил отец Дезире.
В обычный час семьи и отдельные группы рассаживались на поваленных надгробиях, специальное место было отведено для самых маленьких детей и пожилых беженцев. Никто не начинал есть, пока отец Дезире не благословит еду, все смотрели на него, уставив вилки и ложки в небо. Глядя в небо, священник произносил громким голосом:
– Всемилостивый Господь! Благослови нашу трапезу. Позволь нам набраться сил, чтобы служить Тебе. Дай нашим душам укрепиться Твоим присутствием. Аминь.
– Аминь!
Все молча принимались за еду, но постепенно начинали общаться, и вскоре в «столовой» возникал гомон, который очень нравился отцу Дезире. Он обожал благословлять…
Тем вечером он сказал:
– Боже, Ты даешь нам хлеб насущный, Ты питаешь наши души, Ты посылаешь нам спутников жизни, таких близких и таких непохожих на нас, Ты помогаешь нам открывать им наши сердца, как Ты открываешь нам Твое. Аминь.
Обычно Алиса слушала священника, наслаждаясь красотой момента и благостью, исходящей от отца Дезире.
Но этим вечером все было иначе.
Она как загипнотизированная смотрела на темный силуэт у входа в парк. Бородатый мужчина в грязной военной форме с вещмешком на плече был… ее муж.
– Фернан!
Она медленно встала, поднесла руки ко рту и прошептала:
– Боже мой…
– Аминь! – заключил отец Дезире.
– Аминь! – повторила толпа.
– Это не одно и то же! – горячился Фернан. – Он здесь, понимаешь? Оба они здесь.
Говорить приходилось шепотом – вокруг спали люди.
Алиса крепко обнимала мужа, он, как всегда, положил руку ей на грудь. Полную, упругую, нежную, материнскую, любовную, гладко-шелковую… Фернан мог бы до бесконечности продолжать этот ряд восторженных эпитетов. Чувство обретения утраченного взволновало его до слез. Он все спрашивал и спрашивал, желая знать, как она жила без него. Как твое сердце? Почему ты здесь? Ты когда-нибудь научишься беречь себя? Чем именно ты тут занимаешься? Они что, не могут дать тебе кого-нибудь в помощь? Прости, но этот священник совсем не похож на священника! Мы вернемся в Вильнёв, и ты отдохнешь. Нет? Но почему? И так до бесконечности.
Алиса знала своего Фернана как облупленного. Забрасывая ее вот так вопросами, он действительно хотел знать ответы. У ее мужа была беспокойная душа. И она отвечала «да» или «нет» и терпеливо ждала, пока он решится.
Фернан крепче прижал ее к себе и сказал:
– Все началось с мусорщиков, «Тысячи и одной ночи» и Персии, понимаешь?
Алиса тихонько хмыкнула, не понимая, как мусорщики могут быть связаны с книгой сказок.
Он все объяснил.
Алиса не только не осудила мужа, но и нашла его приключение невероятно романтичным. Достойным «Тысячи и одной ночи». Она расплакалась, и Фернан решил, что от отчаяния, что любимая женщина его осуждает, и вдруг услышал слова любви и желания. Алиса легла на него, и они соединились, стараясь не шуметь, хотя это не имело значения. Лагерь напоминал большую бедную семью, где все всё слышат, но никогда не подают виду.
Они снова были вместе и насладились друг другом, но Фернан не захрапел, и Алиса поняла, что он еще не все рассказал.
– Часть этих денег у меня с собой. В вещмешке. Думаю, полмиллиона франков…
– А сколько в Париже, в подвале?
Фернан не знал, он ведь не пересчитывал.
– Наверное… миллионов восемь… Или десять…
Алиса изумилась.
– Да, около десяти.
Крупная сумма удивляет. Огромная изумляет. Но такая… Алиса начала хохотать и не могла остановиться, кусала подушку, шептала: обожаю тебя – не из-за денег, ты сумасшедший! – она готова была умереть, пусть бы ее сердце остановилось сейчас, лучше минуты не выбрать.
