Ладно, допустим, они смогут забаррикадироваться в погребе. В тактическом отношении это будет удачный ход, но не надо быть пророком, чтобы понять, этот ход изогнут слепой петлёй и не ведёт к спасению. Погреб глухой, без потайных выходов и лазеек. Они в самой сердцевине Скрэпси, внутри этого гнилого плода, и единственный выход перекрыт. На поверхности не услышат ни криков, ни выстрелов, доносящихся из каменного мешка. А даже если услышат, разве что пожмут плечами. Такими звуками старый добрый Скрэпси не удивить.

Кончится тем, что их попросту задавят, как угодивших в ловушку крыс. Или возьмут измором. Банде Бойла даже не придётся рисковать, подставляя головы под пули. Голод и жажда сделают всё сами. Герти зажмурился, на миг представив себе эту перспективу. Сколько дней трое запертых под землёй людей выдержат, прежде чем начнут пить зловонную, покрытую чёрной тиной, воду? Сколько они выдержат, прежде чем начнут есть рыбу, что плавает в тех же источниках?..

— Щука! Давай сюда! Под какую ты корягу забился? Или сам рыбы объелся? — громыхнуло наверху. Топот сапог стал ближе.

— Иди наверх! — шёпотом приказал Герти Щуке, и шёпот этот получился не очень-то уверенным, — А мы останемся здесь. Пусть уйдут.

— Не годится, — кратко сказал Муан.

И был прав. Возможно, Щуке и удастся успокоить подозрительность своего патрона, может даже, бандиты вскоре покинут притон. Но что потом? Как станет Щука обращаться со своими гостями, лишь только за Бойлом закроется дверь? Роковое слово — «Канцелярия» — уже произнесено. Кто после такого откроет им дверь? Ведь это то же самое, что предложить явившейся Смерти оселок — подточить косу. Не проще ли Щуке будет одолжить у охранника его жуткий дробовик, да и пальнуть вниз, растерзав их с Муаном картечью?..

— Щука, ты в подвале что ли?

Дверь в другом конце каменной кишки затрещала на своих старых петлях. Рука, взявшаяся за неё, была крепка и уверена. И Герти знал, что спустя секунду она распахнёт эту дверь настежь, пропуская вниз свежий воздух, свет и чужие взгляды.

Думай, взмолился мысленно Герти, ощущая скрип так отчётливо и явственно, будто сам и был этой дверью. Думай, рыбья твоя голова! Дело дрянь, конченное дело, но думай, пожалуйста, думай!..

Мысли сновали вёрткими рыбками в мутной воде, да только двигались они без всякого смысла, и ловля их оказалась делом совершенно напрасным[101]. Все эти мысли были пропитаны паникой, ядовит и бесполезны. Потому что думал их человек, поддавшийся страху, человек, сродни не нажимавший спусковой крючок, не знающий, как действовать в подобных положениях. Проще говоря, думал их Гилберт Уинтерблоссом. Который на этом месте оказался решительно бесполезен. Здесь требовался другой человек.

Например, полковник Уизерс.

Единственный способ сохранить контроль над ситуацией и выжить — стать полковником Уизерсом. Примерить его потрёпанную форму, принять его образ мыслей. Соединиться разумом с человеком, который испытал тысячи всех возможных опасностей, и всё равно остался жив. С человеком, про которого Герти ничего не знал, кроме того, что тот был безумным и самоуверенным психопатом, настойчиво ищущим смерти на всех открытых континентах.

Не обращая внимания на скрип приоткрывающейся двери, Герти сунул револьвер за пояс. Щука даже не заметил этого, как не заметил бы, наверно, и землетрясения, а вот на лице Муана появилось удивление.

— Вы что-то придумали, мистра?

Герти коротко выдохнул, очень надеясь на то, что вдохновение, рождённое отчаяньем, не сыграет с ним злую шутку.

— Кажется, я кое-что придумал. Но нам всем придётся держаться сообща. Один ошибётся — смерть всем. Поняли? Смотрите на меня. Подыгрывайте. Бога ради, Муан, только не на твоём мабу…

Больше он сказать ничего не успел, потому что дверь распахнулась. В подвал хлынул свет, столь яркий, что можно было подумать, будто снаружи царит солнечный день. Но свет этот был гальванический, едкий, режущий глаза. Мгновенно выхвативший все три человеческие фигуры в подвале и припечатавший к холодной стене их искажённые тени.

— Вот ты где! Что, пошёл пузыри со Стиверсом пускать? Ты смотри, как бы Бойл не приказал с тебя чешую снять. У меня вот и тесачок славный есть под такую работу… А это ещё кто?

Сразу двое или трое людей заглядывали в подвал. Лиц их Герти толком рассмотреть не мог, но в данный момент был склонен считать это благоприятным обстоятельством. Он не хотел бы сейчас видеть детали.

Но Гилберту Уинтерблоссому, участнику коротких пантомим и рождественских сценок, не было здесь места. И Герти решительно изгнал его из себя, заставил погрузиться в непроглядные океанские глубины. Его место занял тот, кто обладал нервами более прочными, чем рыболовная сеть, и характером, более острым, чем острога.

Добро пожаловать, полковник.

— Эй, Бойл! — рявкнули наверху, но с почтением, — У нас тут, кажется, рыбка какая-то завелась на дне бочки. Что? Сейчас! А ну наверх! Живо.

— Идём, идём! — отозвался Герти развязно, — Ты только не пальни с перепугу, ишь как плавники дрожат!

— Смотри, как бы своих не лишиться! Сюда, говорю! По одному!

После всего нескольких минут в подвале с его сырым и спёртым воздухом притон показался Герти просторным и чистым. Перемены он обнаружил сразу. Пропали бесследно все едоки, оставив после себя залитые рыбьим рассолом столы и обглоданные кости. Выплыли, должно быть, бессмысленно вращая глазами и пуская губами воображаемые пузыри. Либо их попросту вышвырнули на свежий воздух. Притон наполнился совсем другой публикой.

Бандитов из шайки Бойла было человек пять, но казалось, что ими набит весь зал. В достаточной мере потрёпанные и грязные, чтоб сойти за аборигенов Скрэпси, они, в то же время, отличались от тех, и не в лучшую сторону. Они были убийцами. Герти ощутил это мгновенно, лишь только увидев их лица. Лица были разными, совершенно без роднящих черт, но все они отчего-то казались похожими друг на друга. Какой-то отпечаток, невидимая подкожная татуировка, выжженная кислотой… Возможно, Герти ощутил это какими-то затаёнными рецепторами своего тела, как обычная рыба, ещё не разглядев деталей, ощущает возле себя кровожадного морского хищника, гибкую, стелющуюся по дну мурену с пастью, полной острейших зубов… Оружие было у всех. Поцарапанные и потёртые револьверы, литые свинцовые кастеты на пальцах, тяжёлые, точно для рубки тростника, ножи.

Не мурены — пираньи. Проворные серые тени в мутной воде. Такие окружают жертву, вода вокруг неё вскипает, стремительно окрашиваясь алым, а затем медленно разглаживается, и в ней плывут тающие клочья плоти…

Герти ощутил, что жизнь его в данный момент болтается на волоске. А если точнее, вся его жизнь есть не более, чем сочная наживка, повисшая на рыболовной леске. Есть тянущее ко дну грузило, нет лишь крючка. И вся надежда на то, что леска окажется достаточно прочной, что