Шрифт:
Закладка:
— Нет, уж коли пришли, так останьтесь, — проворчал он глухим своим голосом, в раздумчивом волнении шагая по комнате и не выпуская из руки ключей.
— В таком случае, — предложил надзиратель, — позвольте уж ввести моих людей и разместить их как следует. Одного мы спрячем в кухне, а другого в этой комнате.
Он указал на спальню.
Морденко с тоскливою недоверчивостью подумал с минуту.
— Вводите, пожалуй! — махнул он рукою.
Люди были впущены в квартиру и спрятаны. Кухарке отдано приказание — впустить немедленно и беспрекословно каждого, кто бы ни постучался в дверь.
— Я знаю… я знаю, что меня нынче убить хотят… Я все знаю! — ворчал Морденко, измеряя шагами от угла до угла пространство своей приемной комнаты.
— А, это очень любопытно, — подхватил надзиратель. — Через кого же вы это знаете?
— Через кого?
Остановка посреди комнаты и долгий испытующий взгляд.
— Через ясновидение, государь мой… Мне ясновидение было такое… Я знаю даже, кто и злоумышленники.
— А кто же, вы полагаете? — спросил собеседник, уже сильно начинавший сомневаться, не с помешанным ли имеет он дело.
— Я не полагаю, а удостоверяю! — подчеркнул старик безапелляционным образом.
— Ну, так сообщите; интересно знать.
— Извольте, милостивый государь. Это — она, кухарка, Христина, — указал он на кухню, произнося свои слова таинственным шепотом, — она и приемный сын мой, называющийся Иваном Вересовым, — в актерах живет, стало быть, прямой блудник и безнравственник… Они уже давно сговорившись — убить меня, — продолжал он, расхаживая в сильной ажитации, — мне сегодня всю ночь такое ясновидение было, что сын большой топор точит, а она зелье в котле варила. Допросите ее, какое она зелье варила. Непременно допросите!
— Да ведь это только одно ясновидение, — заметил надзиратель.
— Ну да, ясновидение! Потому-то, значит, она и взаправду варила, что мне царь небесный этакое ясновиденье послал!
— Ну, на сей раз — извините — оно обмануло вас: ни кухарка, ни сын ваш не участвуют здесь. Это мне положительно известно.
— Нет, участвуют! Уж это я знаю, и вы меня не разуверите!.. Положительно… Да, положительно только один Господь Бог и может знать что-либо; а мне сам Господь Бог это в ясновидении открыл — так уж тут никакие мудрования меня не разуверят!.. Незаконнорожденный сын мой давно уже на меня умысел держит; я вот потому хочу начальство упросить, чтобы его лучше на Амур сослали… Разве мне это легко?.. Как вы полагаете — легко мне все это? Мне — старику… отцу, одинокому?.. Легко, я вас спрашиваю! — остановился он, сложа на груди руки, перед своим собеседником, и старческий голос его дрогнул, а на сухих и тусклых глазах вдруг просочились откуда-то тощие слезы.
Но прошла минута, он замолчал — только еще суровее, с сосредоточенным видом стал ходить по комнате своими медленными и тяжелыми шагами.
Несколько времени длилось полнейшее молчание, один только маятник стучал да Морденко ходил. Сырость и холод этой квартиры порядком-таки стали пронимать квартального.
— Однако у вас тово… холодновато… Нельзя ли затопить? — попросил он, поеживаясь и растирая руки.
Морденко при этой неожиданной просьбе искоса взглянул на него, как бы на своего личного врага.
— Затопить нельзя… вчера топлено, — сухо возразил он, — а вот чаю не угодно ли? У меня настой хороший — из целебных трав…
— Нет, этого не хочу, — отказался квартальный, — а нет ли у вас тово… насчет бы водочки?
Старик встрепенулся и так поглядел вокруг себя, словно бы услыхал что-нибудь очень оскорбительное для нравственности и даже кощунственное.
— Боже меня упаси! — отрицательно замотал он головой. — Никогда не пью и в доме не держу… В водке есть блуд и соблазн. Я плоть и дух свой постом и молитвой питаю, так уж какая тут водка!
Квартальный полюбопытствовал оглядеть Морденкину квартиру, что старику не больно-то нравилось; однако нечего делать — пошел за ним с фонарем. «Кстати, — подозрительно думалось ему, — огляжу хорошенько, не хапнул ли чего в спальне тот-то… спрятанный?»
Они вошли в эту комнату. Там особое внимание посетителя обратило на себя висевшее на стене довольно странное расписание:
Понедельник — картофель.
Вторник — овсянка.
Среда (день постный) — хлеб и квас.
Четверток — капуста кислая.
Пяток (день постный) — хлеб и квас.
Суббота — крупа гречневая.
Воскресенье — суп молочный и крупа ячневая.
— Что это у вас за таблица? — осведомился квартальный.
Морденко немножко замялся и закашлялся.
— Гм… это… гм… э… обиходное расписание стола моего, — объяснил он, — в какие дни какую пищу вкушать надлежит… Я во всем люблю регулярность — поэтому у меня и распределено.
— Но неужели же этим можно быть сыту? — изумился надзиратель, поедавший ежедневно весьма почтенное количество разных жирных снедей нашей российской кухни.
— Кто, подобно мне, дни свои в посте и молитве проводит, — с глубоким и серьезным смирением заметил старик, — тот и об этой пище забудет… Ибо он насыщен уже тем, что духом своим с творцом беседует.
— А это что за комната у вас, под замками и печатями?
Вопрос шел о кладовой.
— Это… гм… гм… Это — моя молельня, — поморщился Морденко. — Туда я от сует мирских уединяюсь и дни свои в духовном созерцании провождаю… Там мне Господь Бог и ясновидения посылает.
«Врешь, старый хрыч, там-то, надо быть, у тебя раки-то и зимуют!» — усомнился про себя выпускной сокол.
Старая стенная кукушка, маятник которой, словно старик на костылях, спотыкаясь, отбивал секунды, захрипела и прокуковала шесть. Старый попугай в своей клетке захрипел точно таким же образом и тоже начал куковать. Надзиратель не выдержал и расхохотался. Морденко очень обиделся.
— Над бессловесной тварью грех смеяться, — заворчал он, отвернувшись в сторону, — бессловесная тварь на обиду не может ответствовать обидою же; а почем знать, может, она тоже чувствует… Он у меня птица умная… все понимает…
Прошло еще некоторое время среди молчания и ожиданий. Надзиратель уже начинал сердиться и подумывать, что следует задать Зеленькову изрядную вспушку за ложное показание, как вдруг в наружную дверь слегка постучали. Часы показывали половину седьмого. Все встрепенулись при этом внезапном стуке, у всех слегка дрогнуло сердце. Кухарка пошла отворять, и в ту же минуту раздался ее короткий пронзительный крик и глухой звук падения человеческого тела.
Убийца тотчас же был схвачен и связан двумя силачами.
Гречке не удалось. Зато совершенно удалась облава выпускного сокола.
XIII
ДОЗНАНИЕ И АКТ НА МЕСТЕ
Связанный Гречка молчал — только мрачно глядел исподлобья, поводя вокруг
