хотелось спать и я заснула на ковре в саду, когда она усадила брата играть в шахматы. По-моему, партия в шахматы при луне, когда уже недалеко до рассвета, — полнейшее безумие, но, говорят, это обычная уловка женщин, желающих благовидным образом взять плату за вход в свой сад. Разумеется, играют на определенный заклад, и мужчина поддается из любезности. Очевидно, так оно и было, — ведь я уже спала, когда они закончили партию, а утром меня разбудил Мамед. Вдвоем мы насилу растолкали Садреддина ибн Яхью, привольно раскинувшегося между двумя невольницами, и вызвали из дома моего брата, Джаншаха, который вышел бодрый и весьма довольный.

Могла ли я подумать, что в одну из страшнейших ночей моей жизни буду скакать на коне по улицам предместья, разыскивая ворота этого сада и дом этой женщины!

Весь день мы с братом провели на охоте, и он поехал в город раньше, потому что его ждали дела, а я осталась, чтобы присмотреть, как соберут и погрузят на мулов добычу. А потом, отправив добычу во дворец, я оставила при себе только двух воинов своей свиты и отправилась домой неторопливо, потому что выдался чудесный вечер, и с нами была корзина султанийских персиков и миндальных абрикосов, и вообще мне хотелось побыть одной в тишине. Потому я ехала впереди, держа перед собой корзину, а мои воины ехали сзади и шепотом рассказывали друг другу какие-то занимательные истории.

Уже давно стемнело, когда мы приблизились ко дворцу. И еще издали поняли, что там творится что-то неладное. На площади перед ним собралась толпа, вдоль стен носились всадники, в окнах мелькали огни, словом, было очень похоже на ту ночь, когда мы спасались отсюда бегством.

— О Маруф! — обратилась я к одному из своих воинов. — Поезжай и разузнай, что там такое творится!

Сама же я укрылась в одном из переулков и стала ждать своего гонца.

Вернулся он очень скоро, пешком и в разодранной одежде.

— Спасайся, о госпожа! — крикнул он, хватаясь за сбрую моего коня и разворачивая его в переулке. — Да поможет тебе Аллах, твой брат убит, и весь его гарем убит, и воины подлого пса, твоего дяди Бедр-ад-Дина гоняются за наложницами твоего брата и отрубают им головы!

— О Аллах, при чем тут наложницы моего брата? — воскликнула я. — Что это за безумие? Откуда ты успел узнать все, о Маруф? Ты же еще не был во дворце!

— Я был у самых ворот! — сказал маруф. — Все дело в ребенке! Я Бей этих развратниц! Теперь уже у этого нечестивого пса, царя Джаншаха, никогда не родится сын!"

— Послушайся Маруфа, о госпожа! — вмешался тот из моих воинов, что ждал вместе со мной в переулке. — Он не станет тебе лгать. Во имя Аллаха, беги! И дай мне свой плащ, а сама возьми мой. Ведь если Бедр-ад-Дин и этот шелудивый пес, аш-Шаббан, истребляют весь твой род, то они ищут и тебя!

Я позволила ему накинуть мне на плечи белый плащ и, плохо понимая, где нахожусь и что со мной происходит, подтолкнула коня пятками.

Но Маруф удержал меня.

— Скачи к развалинам мечети, что у источника, о госпожа, — сказал он мне, — и жди нас там, а мы попытаемся узнать, почему погиб твой брат, царь Джаншах, и что значит казнь его жен и наложниц!

— Но если нас не будет до рассвета, скрывайся, как знаешь, о госпожа, — добавил второй, а звали его Данияль. — Это значит, что по воле Аллаха нас больше нет среди живых.

И тогда Маруф отпустил моего коня, а Данияль хлестнул его плетью.

Я поскакала по переулку, и он окончился, и я поскакала по другому переулку, и конь нес меня по ночному городу, а по моим щекам текли слезы, ибо я лишилась всего на свете — брата, которого любила больше отца и матери, и дома, и царских богатств, всего, всего…

У мечети я соскочила с коня, бросилась наземь и зарыдала так, как никогда еще в жизни не рыдала. И я знала, что если Аллах будет ко мне милостив, и я останусь в живых, это — мои последние в жизни слезы. Потому я не жалела их, оплакивая брата, и женщин, с которыми жила под одним кровом, и наше былое могущество.

Когда к мечети подъехал всадник, я вскочила на ноги и положила руку на рукоятку сабли. Все, что у меня оставалось — эта сабля, подаренная братом, да те немногие украшения, что были на мне, когда я выезжала на охоту.

— Это я, Данияль, о госпожа, — с этими словами раненый всадник сполз с коня.

— Я перевяжу тебе рану, о Данияль, — сказала я, опускаясь рядом с ним на колени, — а ты расскажи, что тебе удалось узнать. И не думай, что слезы и волнение помешают мне слушать тебя. Я дочь царей и сестра царя!

— Тогда слушай меня, о госпожа. Я не ждал от тебя иного ответа… — прошептал Данияль. — Все дело в предсказании. Бедр-ад-Дину, да не помилует его Аллах, было предсказано, что он умрет в тот день, когда у твоего брата родится сын! И ему стало известно, что вскоре это случится! Вот почему он ворвался во дворец, и убил царя Джаншаха, и расправился с его гаремом!

Тут мы услышали стук копыт.

— Это за мной, — сказал Данияль. — Мне удалось опередить их, но ненамного. Они узнали, что я из твоей стражи, о госпожа! Беги, беги, Аллах да будет твоим покровом!

Я стала поднимать Данияля на ноги.

— Я не оставлю тебя этим собакам! — сказала я ему. — И если ты не в силах держаться в седле, я перекину тебя через конскую спину и увезу!

— Я непременно умру возле этой мечети, ибо такова воля Аллаха! — отвечал Данияль. И не успела я опомниться, как он достал кинжал и приложил его к груди. — Беги, о госпожа! Даже если эти предатели и не станут меня убивать, я все равно умру от раны. Беги, скрывайся!

И он вонзил в себя кинжал.

Так я осталась совсем одна. И из всего прежнего величия остались при мне только отцовская сабля, конь Абджар и еще мужской наряд, который стоил немалых денег.

Поправив лук и колчан со стрелами за спиной, я вскочила на коня, и вовремя — те, кто гнался за Даниялем, были уже совсем близко, я уже слышала их голоса.

Спрятавшись за развалинами мечети, я видела, как они окружили тело Данияля, осветили его факелом, посовещались и поехали прочь.

А я поскакала в предместье за