Горбачев вообще не думали о сбалансированности бюджета при маштабировании эксперимента на всю экономику страны[933].

Простяков, по его словам, пытался обратить внимание членов сформированной в начале 1984 года Комиссии Политбюро по совершенствованию управления народным хозяйством (о ней в следующем разделе) на то, что из-за подобного кредитования эксперимент вел к противоположным своим задачам результатам: вместо оздоровления финансов — к дополнительным расходам. Его записка Николаю Тихонову рассматривалась на заседании Комиссии, и Рыжков признал свою ошибку, однако заявил, что изменения в условиях эксперимента должны наступить несколько позже, при начале второго этапа, с 1 января 1985 года. Однако затем об этом забыли и убыточная стратегия с предприятий пяти министерств распространилась на предприятия уже 21 министерства. Никаких изменений в стратегию не было внесено ни на этом, ни на следующем этапе[934].

Упомянутые эксперименты были самой заметной, но только частью широкого поля экономических экспериментов, охвативших в 1983–1985 годах страну. В Ленинграде проводился еще один эксперимент — на группе ключевых машиностроительных и оборонных заводов[935]. В его рамках апробировалась модель, предусмотренная постановлением ЦК КПСС и Совмина СССР от 18 августа 1983 года «О мерах по ускорению научно-технического прогресса в народном хозяйстве». По ней разработчикам новой техники и технологий (как «руководящим», так и «инженерно-техническим работникам») можно было увеличивать зарплаты и премии из общего фонда зарплаты за счет его экономии. Проще говоря, по этому постановлению предприятия могли вычищать из конструкторских бюро ненужных людей, а их зарплаты (полностью или частично) передавать тем, кто реально делает что-то новое. С 1985 года стало возможно таким разработчикам выплачивать единовременную премию в размере от 3 до 40 тыс. рублей. Одновременно Госкомцен получил право увеличивать расценки на новую высокоэффективную продукцию на 30 % и на столько же снижать, если она была предназначена к снятию с производства[936].

2 февраля 1984 года, за несколько дней до смерти Андропова, Политбюро приняло решение провести в системе Министерства бытового обслуживания населения РСФСР еще один эксперимент «по расширению хозяйственной самостоятельности и усилению заинтересованности объединений и предприятий бытового обслуживания в более полном удовлетворении потребностей населения в услугах»[937].

Другой путь экспериментирования виделся Андропову и его команде через обращение к потенциалу «трудового коллектива». И здесь проходила незримая граница между экспериментами по мобилизации трудящихся за счет лозунгов и внеэкономического принуждения и поиском форм, когда, тратя на работников все те же средства, устроители хотели как-то реструктурировать их работу, чтобы получать от них хотя бы запланированное и вовремя.

«Социалистическое соревнование», «встречный план», «ленинский зачет», «трудовая вахта» к очередной памятной дате или грядущему съезду партии, «ленинский субботник» были значимыми реалиями социальной и публичной жизни — и принуждением к бесплатному интенсивному труду. Всем работающим людям в той или иной форме приходилось в них участвовать, а всем остальным жителям страны — ежедневно слушать об их результатах по радио, смотреть по телевизору, читать в газетах. В архивах отложились тысячи дел об их организации и отчеты по их проведению, однако в стенограммах совещаний экономистов или в мемуарах руководителей советской экономики они вообще отсутствуют как экономически значимое явление, которое нуждается в каком-либо обсуждении.

Изначальную бессмысленность этих «соревнований» в условиях плановой экономики и дефицита ресурсов иллюстрирует множество анекдотов и емких фраз от «соревнования цеха по выпуску левых перчаток с цехом по выпуску правых перчаток» до такого очень распространенного нарратива:

— Вань, а Вань, что такое встречный план?

— Ну как тебе, Маня, объяснить?.. Вот, скажем, ты мне говоришь: давай, Ванюша, два раза сегодня! А я тебе — встречным планом: нет, Мань, давай три! Хотя мы оба знаем, что даже одного толком не выйдет![938]

Часть инициатив по мотивированию работников базировалась на принципах либерализации экономической и финансовой политики, часть — на идеологической мотивации работников, часть сочетала и тот, и другой мотив[939].

Например, активно пропагандируемые в 1970–1980-е годы «комсомольско-молодежные стройки» крупных промышленных объектов означали, что у государства не хватает строителей на эти объекты или профессиональные строители не спешат ехать в климатически неблагоприятные условия, — поэтому туда зовут приехать молодежь из сел и малых городов. Кормя комаров в тайге или обливаясь потом в жаркой степи, они могли там неплохо для своего возраста заработать, найти себе подходящую компанию для развлечений, спутника жизни и, главное, относительно быстро получить квартиру в новопостроенном городе или поселке. То есть иметь самостоятельное жилье, которое в прежнем месте их жительства, на ординарной работе, они бы ждали по пятнадцать-двадцать лет.

Другим примером является весьма популярный «бригадный подряд», который переводил ответственность за работу на производственную единицу, а не на отдельного работника, что было сочетанием экономического и внеэкономического способа производства. «Бригада» тут выступала аналогом традиционной артели, а значит, могла добиваться от своих работников эффективного труда, ломая ограничения, установленные Трудовым кодексом и контролируемые профсоюзами[940]. 10 ноября 1983 года ЦК КПСС принимает постановление «О дальнейшем развитии и повышении эффективности бригадной формы организации и стимулирования труда в промышленности», на основе которого принимается соответствующее постановление Совмина СССР и ВЦСПС[941].

Согласно этим документам, «трудовые бригады» должны были, с одной стороны, взять на себя соблюдение дисциплины на производстве, а с другой стороны, стать низовым экономическим субъектом: им бы сдельно выплачивалась сумма за выполненные работы, а уже внутри бригад происходил расчет по «трудовому коэффициенту участия». То есть это должно было привести к подрыву существующей практики твердых зарплат плюс премирования для основной массы низовых работников как в городе, так и на селе. При этом приоритет отдавался «укрупненным бригадам», в которые входили и отдельные инженерно-технические работники[942].

Интересно, что под это новшество была подведена теоретическая марксистская база. В докладе заведующего Отделом по связям с коммунистическими и рабочими партиями аппарата ЦК КПСС и кандидата в члены Политбюро Бориса Пономарева к 165-летию со дня рождения и к 100-летию со дня смерти Карла Маркса в конце марта 1983 года в присутствии Юрия Андропова было сказано:

Общенародная собственность… предполагает, что и сами трудящиеся через свои коллективы и организации участвуют в распоряжении ею. Вот почему бригадный подряд стал удачно найденной формой более полного использования нашего промышленного потенциала. Вот почему партия придает такое значение внедрению коллективного подряда в сельском хозяйстве[943].

Фактически и Пономарев, и Андропов подписывались под теми же идеями, что и Ричард Косолапов: передача больших полномочий на низший уровень является развитием советской демократии. Отсюда, как мы увидим, и вырастет идея полновластия трудового