Шрифт:
Закладка:
Сейчас я читаю книгу папы „Мои воспоминания” Я ее купила. Есть ли она у тебя? Я ее читаю с большим интересом, но и с большим волнением. Он пишет так, как говорит, а так как я всех и все, что он пишет, знаю, то, читая его книгу, я как бы его слушаю и вспоминаю всю жизнь. Он пишет необыкновенно живо.
Ты пишешь о бюсте папы из дерева. Мы как раз, купив „Vie Soviétique“, увидали его. Он очень хорош, похож и талантливо исполнен.
Дорогая Анечка, теперь, когда оказалась возможность приезда нашего к вам, пиши чаще. Напиши, не надо ли тебе чего-нибудь привезти.
Еще ни один эшелон желающих уехать в Союз не уходил отсюда…» [М. И. Сабинина: ] «…Вот, что произошло сегодня. Мамми ходила в консульство за паспортом, который еще не готов, будет через 2 дня. И я пошла с нею узнать, как перевозятся те, кто желает ехать. Оказывается, еще никто не перевозится, но перевозка будет такая эшелонами, либо по железной дороге (это будет длиться три недели), либо через Одессу по морю 8–9 дней. Тогда я спросила, нельзя ли ехать индивидуально и поскорее ввиду нашего возраста. Тогда этот добрый человек сказал, раз вы едете к Капицам, подавайте заявление скорее, и тогда можно будет вас отправить авионом, так как, пока длится конференция[132], есть свободные самолеты. Мы, конечно, обе задрожали, так как это все должно решиться скоро, в течение месяца или полутора. Мамми, конечно, заволновалась и говорит, что будет волноваться до тех пор, пока не будет в ваших объятиях…»
М. И. Сабинина – Анне Алексеевне
«9 августа 1946 г., Париж
… Не подумайте, что мы сошли с ума, так часто вам пишем. Дело в том, что мы сейчас были в консульстве, где нам сказали, взяв бумаги, что они могут нас отправить в середине сентября на авионе. И даже, сказал секретарь, у Петра Леонидовича есть своя машина, что он, т. е. П. Л., пошлет за нами на аэродром и нам не о чем беспокоиться. Вещи, такие, как машинку швейную и одежду, тоже возьмут, так что, если ничего не случится с нашей и вашей сторон, будем у вас очень скоро. Конечно, у нас в зобу дыханье сперло, но как-нибудь переварим. Мамми уже имеет на руках паспорт, а у меня будет готов во вторник 12-го. Папка с нашими бумагами у секретаря, и, по-видимому, все решено…» [Елизавета Дмитриевна]: «…В советском консульстве к нам так хорошо отнеслись и обещали нас обеих взять около 15 сентября на советский авион и доставить в Москву. Мария Ивановна и я согласились, и надеюсь, что перемен уже не будет. Итак, все сомнения кончились, и, Бог даст, мы все свидимся. Начинаем ликвидировать вещи и квартиру…»
А в Москве как раз в это самое время – 17 августа – вышло постановление о снятии Петра Леонидовича с поста директора Института физических проблем. События уже давно принимали угрожающий характер. После конфликта с Берией и отказа работать вместе с ним над созданием атомной бомбы, после многочисленных разбирательств и критики деятельности Капицы, казалось, трудно было ожидать благоприятного для Петра Леонидовича развития событий. Однако то, что Анна Алексеевна так активно настаивала на переезде Елизаветы Дмитриевны и М. И. Сабининой в Россию, свидетельствует об обратном – Капицы, по-видимому, не предполагали такого поворота в своей судьбе. Анна Алексеевна отправляет в Париж телеграмму.
Елизавета Дмитриевна – Анне Алексеевне
«23 августа 1946 г., Париж
Дорогая Анечка, вчера получили твою телеграмму, она, конечно, была очень неожиданная, но послана она была, к счастью, вовремя, т. е. пока мы еще не успели ликвидировать свое хозяйство. Мы спокойно будем дожидаться того времени, когда будет возможность поехать к вам. Ждем твоего письма, чтобы узнать причину отсрочки нашего приезда. Я думаю, что у вас нет места, а то, которое оставалось для нас, занято, но, конечно, это только мое предположение. Теперь пойдем в консульство и скажем, что мы не летим. Ведь 15 сентября могла бы состояться наша встреча…» [М. И. Сабинина: ] «…Какое счастье, что вы телеграфировали нам вовремя. Мы уже полуразорили наше гнездо, отдали нашу собачку хозяину, тем не менее у нас уютно…»
«23 сентября 1946 г., Париж
…Получили твои телеграммы и с 21 августа ждем обещанного письма, но пока оно еще не пришло. Итак, мы остались на эту зиму в Париже. Устроились мы хорошо, уголь на зиму нам уже роздали, так что не будем зябнуть…» [М. И. Сабинина: ] «…Про нас можно сказать, что мы находимся целый месяц в ожидании, и как это томительно. От ваших вестей, можно сказать, зависит теперь наша жизнь, они выведут нас из полупарализованного состояния. Сидим на Crespin и не двигаемся. К сожалению, поторопились (иначе нельзя было) отдать T. S. F., и потому забава эта кончилась и мы больше не слышим Москву. В квартире у нас много места, потому что отдали шкафы и полку. Уже привыкли к переустроенной квартире. Собаку тоже отдали. С нею прекратился мой заработок».
«27 сентября 1946 г., Париж
Дорогая Анюточка, письмо твое очень тревожное, вижу, что Петя сильно переутомился и что ему нужен длительный покой. Пиши чаще о его здоровье. <…> Напиши мне, кто живет в Москве с мальчиками, пока вы с Петей отсутствуете?..»
«1 ноября 1946 г., Париж
…Слава Богу, что Пете стало лучше. <…> Воздух и тишина и спокойствие поправят его. Как вы устроились на даче?..»
«28 ноября 1946 г., Париж
…..Сейчас получили твое письмо от 13 ноября. Очень обрадовались хорошему известию об улучшении Петиного здоровья. Рада, что спокойная жизнь в деревне на даче поправила его здоровье. Сообщения часто не верны и волнуют…»
Трудно сказать, узнала ли Елизавета Дмитриевна истинное положение вещей в Москве. Ее письма становятся все короче и короче. Силы уходят. Теперь в основном пишет Мария Ивановна, а Елизавета Дмитриевна ограничивается лишь короткими приписками. В конце июня 1948 года у нее случился удар. Мария Ивановна трогательно заботилась о «своей любимой подружке» и регулярно посылала Анна Алексеевне подробнейшие письма о состоянии здоровья Елизаветы Дмитриевны. Часто в них звучит бесконечная горечь: «…Как жаль, что Вы так далеко. Так бы хотелось поплакать с Вами вместе и пожалеть себя, что мы лишаемся такой цельной души, которая так умеет любить и
