Женя первой из всех добегает до Черного и…

…вместо того, чтобы расцарапать ему лицо, вдруг подходит и… обнимает его.

— Знаю… Поняла, кто вы. Поняла…

— Хотэл увэзти — не смог.

Так они и стоят — маленькая Женя и огромный страшный бородатый Черный.

— Нэ надо, жэнщина. Нэ плачь. Болше нэ приду.

Женя жестом останавливает капитана Дубова с его табельным оружием и бойцов, которых успел подтянуть «нужный человек», собой закрывает Черного.

— Группа захвата сейчас приедет.

Черный кивает.

— Вам лучше уйти.

Страшный человек поворачивается.

— Сейчас лучше уйти. Но…

Черный останавливается.

— …приходите потом.

Черный явно не верит тому, что слышит.

— …приходите потом…

Женя забирает Аню из рук поднявшейся с колен Дали.

— …и вместе решим, дальше как. Как нам всем жить дальше.

И, сглотнув ком в горле, добавляет:

— Аня знает, что родилась в моем сердечке, да, девочка!

Аня касается ладошками Жениной груди, где должно быть сердце.

— И знает, что где-то есть еще сердечко…

— …Седечко, котоое Аню тозе любит!

Смешно лопочет Аня. И, прижавшись к маме, добавляет:

— Не стлашный дядя! Мамочка, дядя не стлашный!

— Это хороший дядя. Он просто долго не знал, что Аня есть. А теперь знает!

Несколько минут спустя, когда все возвращаются в галерею и пафосное открытие, к удивлению многих, все же начинается, Джой рассказывает Дале то, что сама она уже почти поняла.

Несколько лет назад Женя родила Маню. В тот же день в клинике незамужняя девушка с Кавказа родила девочку. Родила и сбежала, оставив ребенка в клинике. Женя девочку забрала, оформила вместе с Маней как близняшек. Поэтому они такие близняшки — одна светленькая, другая темненькая. Но скрывать Женя ничего не стала. С самого детства говорила дочкам, что одна родилась у мамы из животика и из сердечка, а другая только из сердечка. Просто пришла принцесса и подарила Аню маме, и так они нашли друг друга.

«Черный человек», очевидно, родственник девочки, может, отец ребенка или брат биологической матери, который столько лет спустя про роды узнал и брошенного ребенка нашел. И все это время следил он не за Далей, а за Женей с девочками — что на остановке около галереи, когда скрюченная старушка умерла, что здесь в подворотне, что около питерской галереи, когда не бил, а спасал Далю от напавших на нее фанаток мужа. Около дома мужа Черного не было, потому что одна Даля без Жени и Ани его не интересовала, но там, к счастью, ее спас Джой.

Джой зовет Далю к компу в служебной зоне галереи, показывает твит со ссылкой на криминальные новости — «За нападение на жену известного актера Свиридова задержаны фанатки артиста во главе с некой Крошечкой-Хаврошечкой». Так называемый муж успел поднять свои связи в милиции, а Джой всё же отправил капитану Дубову видео, которое чудом успел снять на телефон, пока бежал ее спасать.

С этим тоже разобрались. Останется только с самим так называемым мужем разобраться, но это после. Всё после…

Олень появляется ближе к вечеру.

— Прости, Савелька, пока разрешение на взлет дали, пока долетели!

— Мамина девичья фамилия Савельева, вот он ее со школы Савелькой и называет, — тихо поясняет Джой. — Он на открытие не собирался, специально вылетел, когда мама ему позвонила, помочь попросила.

Прозвище, образованное от его фамилии, Оленеву подходит. Потертый жизнью, но все еще величественный олень! Дима сказал, что еще недавно тот был олигархом, потом что-то случилось, олигархом быть перестал, но и того, что в его бизнес-империи осталось, на много жизней вперед хватит, есть где развернуться.

Олень кому-то указания дает, с кем-то разговаривает, что-то проверить и сразу сообщить требует. И одновременно прислушивается к Дале, которая рассказывает Мане и Ане про картины.

— Жил был художник, который любил свет. И свет тоже его очень любил. И давал свет написать себя на картинах только ему. И звали этого художника…

Слово за слово. Еще слово за слово.

И Далина только что возникшая теория, что в этих работах Ван Хогволса чувствуется другая рука, превращается в сказку. Про Волшебный Свет и Волшебный Мазок другого Художника, который вдруг ложится поверх мазка не Ван Хогволса, а кого-то даже ей, с ее искусствоведческим образованием, неведомого.

Хотела бы она знать наверняка, почему эта картина так не похожа на все, что писал обычный голландский ремесленник от живописи Ван Хогволс? И почему так похоже на другой мазок и другой свет другого художника?

А если это… даже страшно вслух произнести!

Хотя почему бы и нет. Все они в 1654 году, указанном на картине, в нидерландском Делфте жили. И кто знает, что у них там происходило! Кто кому помогал, кто в кого был влюблен и кто за кого писал картины, подписывая их не своим именем?

Слово за слово…

— А ты разбираешься!

Голос Оленева, прислушивавшегося к ее небольшой экскурсии для девочек, возвращает Далю из ее сказки в реальность.

— Искусствовед?

— Непризнанный. Три дня назад курсовую по раннему Вулфу зарубили.

— С этого места подробнее, — требует Оленев. И даже берет Маню на руки. Аня тут же тянет свои ручки к Дале — и ее немедленно на руки нужно взять.

Даля рассказывает свою сумасшедшую теорию, что рисунки с подписью SavVa — это ранние работы Вулфа, написанные им в России еще до его эмиграции, поэтому и найденные здесь, хоть и без надежного провенанса.

— До эмиграции ему лет шестнадцать было? — вскидывает одну бровь Оленев.

— Его биография покрыта тайной. Никаких точных сведений ни в одном из источников. По разным данным, на момент эмиграции ему было от шестнадцати до восемнадцати.

— И уже такие работы?

— Гениальность возраста не спрашивает.

— Логично, — соглашается бывший олигарх.

И будто между делом добавляет:

— Коллекцию мне соберешь?

— Я?!

— Гениальность возраста не спрашивает, — парирует Оленев.

И, набрав побольше воздуха в легкие, со всей наглостью, на которую только способна, исключительно от испуга, Даля выпаливает:

— Соберу!

Убийство в филармонии Иннокентий Саввин Берлин. 28 марта 1922 года

Восемь часов вечера

Через несколько часов в Берлинской филармонии на Бранбургерштрассе, 22, супруги Саввины второй раз за день встречают Парамонова.

— Не думал, что доклад кадетов может вас интересовать! — удивляется тот. — Молодая дама с интересами в модном бизнеса и муж-художник с явными экономическими способностями, и что же вас сюда привело?

— Есть дела, — односложно отвечает Марианна.

— Понятно, русских тянет к русским, какими бы они ни были, — Парамонов выносит вердикт, далекий от истины.

Краснолицый обрюзгший