Шрифт:
Закладка:
– Жжется!.. – сказал он. – Теперь все в порядке. Кроме всего, мне плевать на всех и на вся.
– О, никто на вас за это не в обиде, – заверил его Атанагор.
– Вы хорошо говорите, – сказал аббат. – К тому же вы очень воспитанный человек. Что за наслаждение встретить собеседника своего уровня, и где – в пустыне, среди песков и склизких люмиток.
– И еще лимем.
– Ах да! – сказал аббат. – Это те самые желтые улитки? Кстати, как поживает ваша юная подруга, та женщина с прекрасными грудями?
– Она практически не выходит, – сказал археолог. – Роет землю вместе со своими братьями. Дело спорится. Что касается лимем, то это вовсе не улитки. Они больше похожи на траву.
– Значит, увидеть ее нельзя? – спросил аббат.
– Сегодня – нет.
– И что только она здесь делает? – сказал Петижан. – Такая красавица. Кожа и волосы – просто обалдеть, а бюст – да за него впору от церкви отлучать. В придачу еще умна и крепка, как буйволица… И никогда ее нигде не видать. Во всяком случае, она хоть не спит со своими братьями?
– Нет, – сказал Атанагор. – По-моему, ей нравится Анжель.
– Так за чем же дело стало? Хотите, я их обженю?
– Он ни о ком и думать не хочет, кроме Рошель, – сказал археолог.
– Ну, эта мне как-то не показалась. Чересчур раскормлена.
– Пожалуй, – согласился Атанагор. – Но он ее любит.
– Он всерьез ее любит?
– Было бы довольно интересно определить, насколько это серьезно.
– Невероятно, чтобы он мог продолжать любить ее, коль скоро она спит с его другом, – сказал Петижан. – Как видите, я смело обсуждаю с вами щекотливые вопросы, но не усмотрите в этом любопытства, продиктованного подавленной сексуальностью. Я тоже бываю на взводе в редкие моменты досуга.
– Нисколько в этом не сомневаюсь, – сказал Атанагор, – так что можете не оправдываться. Я полагаю, Анжель любит ее по-настоящему, раз продолжает сохнуть по ней, потеряв всякую надежду. Он даже смотреть не хочет на Бронзу. А она только его и ждет.
– О-хо-хо! – сказал Петижан. – Так ведь он, поди, самочинствует!
– Само-что?
– Само-чинствует. Простите, это церковный жаргон.
– Мм… А, понял! – сказал Атанагор. – Нет, не думаю…
– В таком случае нам непременно удастся свести его с Бронзой.
– Хорошо бы. Они оба такие милые, – сказал Атанагор.
– Надо сходить с ними к отшельнику, – предложил аббат. – Его святые деяния до охренения будоражат… Ну вот! Опять! Тем хуже. Напомните мне, чтобы я перебрал несколько костяшек на моих четках.
– А что случилось? – спросил археолог.
– Я непрестанно богохульствую, – пожаловался Петижан. – Впрочем, это не страшно. Прочту молитвы – и все в ажуре. Так вот, возвращаясь к нашим баранам, хочу вам сказать, что зрелище отшельнического деяния весьма занимательно.
– Я его еще не видел, – сказал археолог.
– Ну, на вас это не произведет большого впечатления. Вы стары.
– Это верно, – сказал археолог. – Меня больше интересуют предметы и воспоминания прошлого. Тем не менее вид двух молодых и хорошо сложенных существ, принимающих простые и естественные позы, не будет мне неприятен.
– Эта негритяночка… – начал Петижан, но остановился на полуслове.
– Что она?
– Она… она очень способная. То есть она очень гибкая, я хочу сказать. Вам не трудно поговорить со мной на другую тему?
– Разумеется нетрудно, – сказал археолог.
– Я начинаю нервничать, – признался Петижан. – Мне не хотелось бы докучать вашей юной подруге. Расскажите мне, к примеру, о стакане холодной воды, выливаемой за шиворот. Или о пытке колотушкой.
– Пытка колотушкой? Что это еще такое?
– Эта пытка в большом почете у некоторых индейских племен. Заключается она в том, что мошонку провинившегося кладут на плаху и слегка прижимают, чтобы выступили железы, а затем сильно бьют по ней деревянной колотушкой… Уй-а-а! Уй-а-а! Как это, должно быть, больно! – застонал аббат, извиваясь, как угорь.
– Вы очень образно это описали, – сказал археолог. – Я тут же вспомнил о другой казни…
– Не продолжайте… – сказал аббат, сложившись вдвое. – Я уже совершенно успокоился.
– Прекрасно. Значит, мы можем идти?
– Как? – удивился Петижан. – Разве мы еще не вышли? Просто поразительно, до чего вы болтливы.
Археолог от души расхохотался, снял свою колониальную каску и повесил ее на гвоздь.
– Я готов следовать за вами, – сказал он.
– Раз гусь, два гуся, три гуся, четыре гуся, пять гусей, шесть гусей!.. – провозгласил аббат.
– Семь гусей! – закончил археолог.
– Аминь! – сказал Петижан.
Он осенил себя крестным знамением и вышел из палатки.
IX
Эти эксцентрические круги могут быть приведены в соответствие…
– Так вы говорите, это лимемы? – спросил аббат Петижан, указывая на траву.
– Нет, это не лимемы, – ответил археолог. – Но лимемы тоже есть.
– Абсолютно бесполезная вещь, – заметил аббат. – Зачем нужно название, если и так знаешь, о чем речь?
– Чтобы удобней было обсуждать.
– В таком случае можно дать предмету и другое имя.
– Конечно можно, – согласился археолог. – Но тогда все предметы будут называться по-разному, в зависимости от того, к кому обратишься.
– То, что вы говорите, – солецизм, неправильность. Не «к кому обратишься», а «кого хочешь обратить».
– Вовсе нет, – сказал археолог. – Во-первых, это типичный варваризм; во-вторых, это совершенно не то, что я хотел сказать.
Они шли по направлению к отелю Баррицоне. Аббат без церемоний взял Атанагора под руку.
– Я очень хочу вам верить… – сказал он. – Но это меня удивляет.
– Всему причиной ваша конфессиональная дезориентация.
– Отвлекитесь от этой темы и расскажите, как ваши дела с раскопками.
– Мы очень быстро продвигаемся вперед и следуем курсовой линии.
– По каким ориентирам она проходит?
– Мм… – промычал археолог. – Затрудняюсь сказать… Погодите-ка… – Он остановился, соображая. – Линия проходит где-то недалеко от отеля.
– А мумий уже нашли?
– Мы едим их всякий раз, как садимся за стол. Вполне съедобно. Они, в принципе, недурно приготовлены, только специй другой раз многовато.
– Я пробовал однажды мумий. В Долине царей, – сказал аббат. – Это было у них фирменное блюдо.
– Они их там специально производят. А наши – натуральные.
– Терпеть не могу мясо мумий, – сказал аббат. – Кажется, даже ваша нефть мне больше по вкусу. – Он отпустил руку Атанагора. – Простите, одну минуточку.
Петижан взял разбег, подпрыгнул и произвел в воздухе двойное сальто. Он приземлился на руки и тут же пустился колесом. Сутана, развеваясь, липла к ногам и обрисовывала круглые бугристые икры. Проделав с дюжину кульбитов, аббат замер в стойке на руках и неожиданно встал на ноги.
– Я воспитывался у
