ограничении массовых собраний был так явно направлен на подавление деятельности как раз того рода, которая изначально объединила Вай и Элберта – от рейвов до дорожных протестов, от странников Нового века до сквоттеров, – что как тут было не принять его на свой счет.

Стоило маршу начаться, как Элберт понял, что нечего было ему опасаться того, что он может остаться один: казалось, чуть ли не каждый, с кем прежде сталкивала его жизнь, был там, в толпе, и все настроены единодушно. Товарищи по экологическим протестам, лица, знакомые по давнишним еще музыкальным фестивалям, по кампаниям за права сквоттеров. Попались ему знакомцы-издатели, с которыми он сталкивался, работая в “Рост!букс”, и несколько замотанных на вид агитаторов, которым Элберт и Стюарт помогли, позволив им устроить в своем книжном базу, откуда распространялись листовки и информационные бюллетени.

Но времени остановиться и поболтать не было: Коммуняка Том, щеголяющий баннером “Билль в утиль!”, повел свою маленькую группу вперед. Низкий басовый гул исходил от медленно продвигающегося грузовика, в то время как толпа вокруг какофонила на высоких частотах, непрерывно дуя в свистки. На палубе грузовика клонился над аппаратурой мужчина в темных очках, а девушка с волосами, собранными в шесть пучков на макушке, выкрикивала в мегафон: “Речь о защите наших свобод, о защите наших гражданских прав, о защите нашего права зажигать так, как нам нравится!” – перед каждым падением звука.

Народ вел себя свободно и непосредственно. Все в их маленькой группке нырнули в сумку Длинного Тома. Все, кроме Вай.

– Не могу, я работаю, – прошипела она.

– Да ну, брось, прими половинку, – сказала Клара, взгляд которой уже отяжелел от косяка, а татуированная плоть тряслась, когда она размахивала руками, как осьминог щупальцами.

Но Вай поджала губы, и Элберт, который шел рядом, почувствовал, что она накалена. Конфликтное это дело, явиться на такое мероприятие сразу в качестве протестующего и репортера, ведь последнему необходимо выглядеть беспристрастным. Клара, не угомонившись, спросила, не хочет ли Вай подержать другой конец ее розового полотнища, и Вай, покачав головой, сказала, что ей нужно делать заметки.

– Ладно, пойду‐ка я погляжу, что вокруг происходит, – сказала она чуть спустя, избегая взглянуть на Элберта. – Встретимся позже, дома.

И ушла, сжимая свой блокнот, как оружие: брови нахмурены, взгляд сосредоточен.

“У меня работа, и ее нужно сделать”, – думала Вай, пробираясь в толпе. Не может она идти себе, вольготно приплясывая, и все. Она должна быть в самом центре событий.

За Вай теперь охотилась “Таймс”. После двух с половиной лет работы в “Обсервер” ее репортажи оказались так хороши, что на них обратили внимание, позвонили и пригласили на ланч в шикарное бистро с французским названием, которое она не знала, как выговорить. И за ланчем предложили зарплату, которой не стыдно.

– Вы этого заслуживаете, – с тонко рассчитанной небрежностью через стол сказал ей Пол Кинг, редактор отдела политики. С намеком на то, что, приняв его предложение, она сможет рассчитывать на многие знаки признания. И на соответствующую должность. Политический корреспондент.

После обеда с Полом Вай почувствовала себя умасленной и вознесенной до небес, но Элберт отреагировал так, что она грохнулась на грешную землю. “Таймс”! Да это отпетое правое крыло, и вдобавок газетка принадлежит деспоту, сокрушившему профсоюзы. Разве не разумнее оставаться там, где Вай сейчас, подбираясь понемногу к изданию, которое ей идеологически ближе. Где, кстати, никто не станет возражать против ее лейбористской активности.

Вай, однако же, выслушав возражения Элберта, Полу не перезвонила и отказываться от работы не стала. Она стала советоваться с другими людьми. И каждый раз, тихим, доверительным тоном делясь тем, что за издание предложило ей работу, чувствовала, как сама собой мерцает, лучится тем, что она нужна. Что ее ценят.

– Ну, конечно, следует согласиться, – будто бы сговорившись, отвечали ей все как один. – Ради бога, Вай, тебя же не в таблоид зовут, гоняться за машинами скорой помощи! – вразумляла ее за ланчем Марго, редактор отдела искусств в “Обсервер”.

Но если кто и дал ей благословение, в котором она нуждалась, так это Роуз.

С тех пор как в прошлом году Вай с Элбертом перебрались в Ислингтон, Вай автономно от Элберта завязала прочные дружеские отношения с его сестрой. Роуз, невзирая на то, что всегда была занята под завязку, регулярно звала Вай то пообедать где‐нибудь в ресторанчике на Аппер-стрит, то на открытие художественной галереи в Мейфэре – и Вай, как положено, отдаривалась, добывая билеты для прессы на политический диспут в Саутбэнк-центр или на спектакль в Королевском национальном театре. Вай нашла в Роуз отличную собеседницу: та с самым живым вниманием выслушивала медийные сплетни и инсайдерские новости из Вестминстера – на что Элберт вечно только глаза закатывал, – и сама охотно делилась пикантными подробностями из жизни разного рода знаменитостей, с которыми довольно тесно общалась. И к тому же Роуз была проницательна: легко вставляла тонкое замечание о новой театральной постановке Питера Брука или умеючи препарировала последнюю модную коллекцию Марка Джейкобса, отыскав в ней отсылки к гранжу. Час, проведенный с Роуз, всегда был очень насыщен и некоторым образом ошеломлял.

Вай думала, что, родив ребенка, Роуз притормозит, но, похоже, этого не произошло. О, конечно, ей была предоставлена вся помощь, на которую может надеяться женщина: уборщицы, няни и личные ассистенты, – но, однако ж, Вай по‐прежнему казалось невероятным, что Роуз снова организует цветочные показы, участвует в светских мероприятиях и позирует для журналов, и все это спустя несколько недель после родов. На что Элберт сказал, что, на его взгляд, это безумие, и раз уж сестра надумала завести ребенка, ей следовало бы уделять ему хоть сколько‐то времени. Вай вышла из себя.

– О чем ты говоришь? Да я лучше матери в жизни своей не видела! Роуз души не чает в Сьюзи. Она фантастическая мать. Но к тому же она фантастический флорист с деловой хваткой, и какая удача, что ей в самом деле нет нужды выбирать…

Элберт пробормотал что‐то насчет того, что феминизм погряз в капитализме, но Вай гневным взглядом заставила его сдаться. При всем том Элберт замечательно ладил со Сьюзи и теперь навещал Роуз и Бенджамина гораздо чаще, чем раньше. У Вай сердце пело, когда она видела, как он тетешкается с племянницей.

“И почему бы это мужчине не присматривать за ребенком”, – подумала она однажды, глядя на то, с какой готовностью Элберт включился в вечернее купание Сьюзи. Разве это не станет решением горячо дебатируемого вопроса, которым в последнее время озаботились газеты, журналы и записные всего на свете знатоки: как женщине совместить детей и карьеру?

Не то чтобы это был вопрос, который так уж ее занимал. Сначала карьера, потом дети. Возможно. Скорей всего.

Так вот, Роуз буквально застонала, когда за обедом Вай сказала, что намерена