Шрифт:
Закладка:
Еще в 1879 году братья Гертвиги, Рихард и Оскар, опубликовали совместно написанную монографию «Актинии». А ведь первая работа Карла тоже была посвящена «морским розам»! Карл читал труд Гертвигов и на каждой странице с радостным ужасом открывал для себя бездну нового об этих, казалось, так хорошо ему известных созданиях.
То был полезный урок, вновь напомнивший давнюю, еще в детстве сверкнувшую мысль о могучей силе терпеливого изучения предмета.
Карл стал прилежнейшим студентом зоологического института. Когда Гертвиг приступил к чтению курса сравнительной анатомии позвоночных, молодой зоолог, в отличие от многих коллег по семестру, не только не пропустил ни одной лекции, но и не опоздал ни на одну. Это было не просто. Гертвиг жил при институте и начинал занятия в семь утра. Тем, кто квартировал далеко от «старой» академии, приходилось покидать дом на заре.
Во время большого зоологического практикума Карл познакомился с Рихардом Гольдшмидтом, правой рукой профессора, первым ассистентом, ставшим впоследствии тоже мировой знаменитостью.
И профессор, и его ассистенты, и особенно руководитель Мюнхенского зоологического музея Франц Дофляйн — он же возглавлял курс систематики и биологии животных, — как и новый приехавший из Вены студент, интересовались не только препаратами в банках со спиртом и скрупулезными описаниями подробностей строения разных видов. Всех тянул к себе живой организм. Дофляйн, заказывая экспонаты для музея, требовал, чтобы чучела делали в позах и группах, которые знакомили бы зрителя с типичными повадками созданий, выставляемых на обозрение. Регулярно совершались экскурсии для обследования окрестностей города, причем участники походов выполняли возложенную на них долю общего плана, а кроме того, каждый имел личное задание.
Фришу было поручено исследовать гнездостроительные таланты одиночных пчел: среди них на одном полюсе виды, так сказать, дикарей, еще не умеющих ничего толком соорудить для потомства, а на другом — довольно искусные архитекторы, с разной степенью совершенства решающие задачу.
В 1908 году, более семидесяти лет назад, берясь за работу, Фриш не подозревал, что делает шаг, приближающий его к объекту будущих исследований. Впрочем, то был действительно только маленький шаг. До проблем, ставших его призванием, лежал долгий путь. Начавшись не прямо, он и в дальнейшем ничуть не походил на линию, представляющую кратчайшее расстояние между двумя точками. Тем не менее все предшествующее окончательному уточнению круга интересов Фриша не превратилось для него в излишний груз, отвлечение или пустую докуку.
Даже о двух годах — немалый отрезок для человека в возрасте двадцати четырех лет, о двух годах на медицинском факультете Фриш никогда не жалел, считая, что они сослужили полезную службу в теоретической подготовке для зоологии.
Болезнь отца заставила Карла вернуться в Вену. Теперь здесь зоологическую школу возглавлял Ганс Пшибрам.
Мы спокойно выписываем все эти имена: Ганс Пшибрам, Франц Дофляйн, Рихард и Освальд Гертвиги, Рихард Гольдшмидт… А ведь каждый из них оставил в науке о живом глубокий след, каждый из них был мировой звездой первой величины. Конечно, общение с этими мастерами биологии не прошло для молодого студента бесследно.
Если не быть сугубым формалистом, то в перечень имен выдающихся биологов, сыгравших заметную роль в жизни Фриша, следовало бы включить и знаменитого Теодора Бовера, хотя фактически им не довелось работать вместе.
Но о том особая речь.
Итак, Фриш попал в школу Пшибрама, и это было прекрасно: в Венском институте «не пахло гвоздичным маслом и формалином, а наиболее почетное место отведено было живому организму». Так написал впоследствии Фриш и сам подчеркнул два последних слова.
В качестве дипломной работы Пшибрам предложил Фришу развитие богомола, которые в изобилии водятся в окрестностях Вены.
Дипломант отправился за исходным материалом и, насобирав достаточное количество кладок яиц насекомого, стал дожидаться, пока вылупится молодь. Разгуливая в вынужденном безделье по институту, он познакомился с опытами одного из сотрудников.
Тот изучал окраску рыб, в частности перемену расцветки покровов гольяна на светлом и темном фонах.
Фришу уже доводилось сталкиваться с подобными явлениями, наблюдая за рыбами в аквариумах, вот почему он решил, пока есть время, вернуться к изучению этого феномена.
Пшибрам не возражал — он вообще был сторонником свободы выбора тем для студенческих работ, — и Фриш, не теряя времени, занялся гольянами.
В науке всегда приходится начинать с известного: если перерезать у гольяна симпатический нерв, тело рыбы от разреза к хвосту темнеет. Это подтвердилось. Но в дополнение Фриш открыл и нечто новое: минут через двадцать после наступления смерти гольяны бледнеют, а если перерезать нерв даже у мертвого гольяна, последствия те же, что и от операции на живом.
Фриш стал переносить место перерезки нерва все ближе и ближе к голове. И вдруг результаты полностью изменились — рыба стала чернеть не к хвосту, а, наоборот, к голове.
И какая опять быстрота реакции! Правда, теперь уже не целостного живого, а отдельных тканей. Тем поразительнее! Фриш выбросил из головы всех богомолов и занялся нервной системой рыб, пытаясь выискать центр, управляющий изменением окраски тела. Этому и была посвящена его диссертация. Она опубликована в трехтомном сборнике работ учеников и друзей профессора Рихарда Гертвига, вышедшем в честь его шестидесятилетия.
В те годы в Австрии опубликование работы, подобной отчету Фриша об исследовании гольянов, считалось только заявкой на получение степени доктора наук. Диссертанту следовало, кроме того, сдать два экзамена, один из них по философии. Времени для подготовки было совсем мало, и Фриш если не с тревогой, то не слишком уверенно шел на встречу с профессором.
Принимал экзамен Л. Мюллер, а все венские студенты знали, что он решительный антиэволюционист и ни во что ставит учение Дарвина.
Легко вообразить самочувствие экзаменующегося, когда он услышал первый вопрос:
— Может быть, начнем с беседы о естественном отборе?
Фриш понял, что погибает, но не отступил, а, переведя дыхание, ринулся навстречу опасности. Он произнес горячую речь в защиту Дарвинова учения с критикой его критиков, то есть с критикой взглядов самого Мюллера.
Старый профессор подавал язвительные реплики, сыпал новые вопросы и наконец вступил в открытый спор с молодым человеком. Оппонент наотрез отказался сдать позиции и, отстаивая свою точку зрения, наступал на экзаменатора. Дискуссия затянулась. Ее робко прервал университетский служитель, спрашивая, не требуется ли зажечь свет.
Тогда только Мюллер поднялся, заканчивая беседу.
— Что поделаешь, — грустно вздохнул профессор. — Давайте зачетный лист, подпишу. Но имейте в виду: я не разделяю ваших убеждений.
Фриш откланялся и вышел, чуточку даже растроганный:
«Упрям старик, заблуждается, но человек славный…»
Насчет главного экзамена — по зоологии —
