общенародное достояние. И тут возникает реальное противоречие, естественное и нормальное при социализме: если политическое равноправие обеспечивается независимо от каких-либо индивидуальных особенностей гражданина Конституцией и прочими законами, то экономическое равенство через трудовой вклад индивида поневоле реализуется как неравенство в количестве и качестве труда, его результатах, квалификации, искусности, талантливости и т. д., а значит, и в вознаграждении за труд, и в потреблении.

Отметая буржуазные пошлости насчет того, будто бы «по плану марксистов все должны ходить в одинаковых костюмах и есть одни и те же блюда, в одном и том же количестве», Сталин вслед за Лениным поясняет, что «под равенством марксизм понимает не уравниловку в области личных потребностей и быта, а уничтожение классов», и расшифровывает эту формулу как:

а) равное освобождение всех трудящихся от эксплуатации»;

б) равную отмену для всех частной собственности на средства производства;

в) равную обязанность всех трудиться по своим способностям и равное право всех трудящихся получать за это по их труду (социалистическое общество);

г) равную обязанность всех трудиться по своим способностям и равное право всех трудящихся получать за это по их потребностям (коммунистическое общество).

Иной детализации проблемы социального равенства марксизм-ленинизм не дает и приписывание ему казарменных представлений о социализме отвергает.

Четвертый вопрос. Известному буржуазному лозунгу «обогащайтесь», выдвинутому в свое время И. Бухариным и недавно вытащенному на свет «перестройщиками», Сталин противопоставляет социалистический лозунг «сделать всех колхозников (рабочих) зажиточными». Он разоблачает эксплуататорски-индивидуалистическую направленность первого и раскрывает труженически — коллективистский смысл второго. Попутно Сталин показывает ошибочность того взгляда, что коммунисты должны всегда опираться на бедноту, что социализм-де должен закреплять и сохранять ее в качестве своей социальной базы. Зачем было тогда совершать революцию? «Было бы глупо думать, — говорит Сталин, — что социализм может быть построен на базе нищеты и лишений, на базе сокращения личных потребностей и снижения уровня жизни людей до уровня жизни бедноты, которая к тому же сама не хочет больше оставаться беднотой и прет вверх к зажиточней жизни. Кому нужен такой, с позволения сказать, социализм? Это был бы не социализм, а карикатура на социализм».

В наши дни упорно проводится в жизнь циничный принцип «Богатый гражданин — богатое государство», действенный, да и то без гарантий, всего лишь для 10–12 процентов россиян. Но почему-то редко кто вспоминает, что бедный, а тем более выброшенный за грань нищеты гражданин — это и нищее государство. Что делать? Этот вопрос, как и в начале века, с беспощадной остротой встал перед россиянами, но решения его вне социалистической перспективы не найти.

12. Постигнуть дух социализма. Беседа с английским писателем Г. Д. Уэллсом 23 июля 1934 года. Заголовок составителя.

Этот по-своему яркий документ показывает, что от высокомерного сомнения, выраженного знаменитым фантастом после беседы с «кремлевским мечтателем» в 1920 году («Россия во мгле»), не осталось и следа. Уэллс приехал из США, переживших глубокий кризис, с верой в новый, социалистический мир, строить который начали мы. «Ленин в свое время сказал, — замечает писатель, — что надо «учиться торговать», учиться этому у капиталистов. Ныне капиталисты должны учиться у вас постигнуть дух социализма. Мне кажется, — подчеркивает Уэллс, — что в Соединенных Штатах речь идет о глубокой реорганизации, о создании планового, то есть социалистического хозяйства. Вы и Рузвельт отправляетесь от двух разных точек зрения. Но не имеется ли идейной связи, идейного родства между Вашингтоном и Москвой?»

Вопрос, как говорится, поставлен на попа. Как отвечает на него Сталин?

Он не спешит делать столь далеко идущие выводы. По его мнению, «субъективно… американцы, может быть, и думают, что перестраивают общество, но объективно нынешняя база общества сохраняется у них». У них другая цель, чем у нас. «Они стремятся свести к минимуму ту разруху, тот ущерб, которые причиняются существующей экономической системой. У нас же… на месте разрушенной старой экономической базы создана совершенно другая, новая экономическая база». Они в лучшем случае могут добиваться ограничения отдельных отрицательных сторон данного общественного строя, отдельных его эксцессов. Наша забота состоит в том, чтобы их не было вообще.

Сталин скептически отзывается и о перспективах планового хозяйства при капитализме. Он считает, что капитализм не способен ни уничтожить безработицу, ни подчинить производство потребностям народных масс. «Никогда, — говорит он, — Вы не заставите капиталиста наносить самому себе ущерб и согласиться на меньшую норму прибыли, во имя удовлетворения народных нужд. Не освободившись от капиталистов, не разделавшись с принципом частной собственности на средства производства, Вы не создадите планового хозяйства».

Уэллс отчасти соглашается со Сталиным, но продолжает гнуть свое. Он выступает чуть ли не первым голубем получившей в 60-х годах широкое хождение концепции «конвергенции» двух систем. По его словам, «вместо того чтобы подчеркивать антагонизм между двумя мирами, надо было бы в современной обстановке стремиться установить общность языка между всеми конструктивными силами».

Сталин по-прежнему не уступчив, но и гибок. Он высоко оценивает выдающиеся личные качества Рузвельта и теоретически не исключает возможности продвижения к «социализму в англосаксонском толковании этого слова». Его прогноз, что бы ни лепетали ярые антисталинцы, остается и поныне верен для так называемого цивилизованного мира. При сохранении в нем того же типа собственности и буржуазного государства Сталин допускает «некоторое обуздание наиболее необузданных отдельных представителей капиталистического профита, некоторое усиление регулирующего начала в народном хозяйстве».

Сильной стороной аргументации Уэллса, который продолжает настаивать на своей точке зрения, является обрисовка зреющих в недрах развитого капитализма объективных, технико-технологических и организационно-технических предпосылок социализма. Но Сталин с этим и не спорит. Он даже допускает возможность, хотя и считает это маловероятным, приблизиться к осуществлению замыслов Рузвельта через несколько поколений. Однако житейски, практически, политически Уэллс выглядит утопистом, что и показали минувшие после этой встречи 60 лет. Сталин не агрессивен, но все время находится в наступательной позиции.

Внимательный читатель найдет в данном материале важные, отнюдь не устаревшие суждения о положении личности при социализме и роли интеллигенции в политике и производстве, о классовом делении общества и политической власти, об отношении коммунистов к насилию, о революции и реформе.

В заключение, как бы подводя итог двум своим посещениям Советской России, Уэллс говорит, что еще не может оценить то, что сделано в стране. «Но я видел уже счастливые лица здоровых людей, и я знаю, что у Вас делается нечто очень значительное. Контраст по сравнению с 1920 годом, — мысленно обращаясь к своем разговору с Лениным, резюмирует Уэллс, — поразительный».

«Можно было бы сделать еще больше, если бы мы, большевики, были поумнее», — отвечает Сталин.

13. О недостатках партийной работы и о мерах ликвидации троцкистских и иных двурушников. Доклад на Пленуме ЦК ВКП(б)