мы не увидели ничего нового. Количество покорёженной техники уже превышало количество уцелевшей, но тут неожиданно человек с мечом остановился и застыл, будто к чему-то прислушиваясь. Потом всё произошло настолько быстро, что я не успел толком ничего заметить. Вместо одной человеческой фигуры их внезапно стало две, причём человек с мечом лишился сразу двух важных вещей: меча и головы. А рядом с лежащим обезглавленным телом стоял высокий стройный мужчина в чёрных штанах, заправленных в невысокие сапоги и сером свитере или водолазке, в руке он сжимал трофейный меч. Весь поединок между эти двумя, если это можно так назвать, занял доли секунды. Прибывший мужик посмотрел по сторонам, нашёл взглядом «окно», после чего небрежно махнул клинком в нашу сторону. Изображение тут же исчезло, трансляция прекратилась без всяких титров. Мы сидели поражённые.

– Вот это Чёрный Ранг, – нарушил тишину тренер. – А та разрушительница горнодобывающего оборудования была Золотой.

– Впечатляет, – я не лукавил. – Тренер, а я тоже так умел?

– Наверное. Про тебя никакой информации нет.

– Иван Викторович, а зачем вам нас кому-то отдавать? Что плохого будет, если мы останемся жить своей жизнью? Можем пообещать, что не будем ловить предметы с закрытыми глазами, – чем-то предложение Крапивы напоминало предложение Череватовых оставить их в живых. Я был уверен, что тренер на компромисс не пойдёт. Так и вышло.

– Нет, Крапивка, нельзя это так оставить. Ты пойми, ты здесь в ссылке, вечной ссылке. Никому не надо, чтобы ты тут восстанавливала способности или даже совершенствовала их. Никому не надо, чтобы у тебя даже тень способностей осталась. Тюрьмы строят не для реабилитации. Даже ваши земные, не говоря уже о наших имперских. Да и что с тобой будет плохого, если тебе память сотрут? Будешь жить обычной жизнью. Детей родишь, может, даже от Маугли, хотя вряд ли – вместе вам никак нельзя, на этот счёт жёсткие инструкции есть. Отдашь их ко мне на гимнастику, работать будешь на хорошей работе. Что плохого?

– Всё изменилось, Иван Викторович. Всё изменилось. Я не хочу себя терять. Не хочу терять память.

– Придётся, Крапивка. Раз ты здесь, значит не всё в твоей жизни шло, как ты хотела. Какую ты память не хочешь терять? Может, я тебе тут сказок нарассказал? Может, я издеваюсь над вами, показывая цветные картинки? Ты и так ничего не помнишь! Подумаешь, потеряешь ты всего месяц памяти. Не всю же. До сегодняшнего дня ты вообще верила в самую стрёмную идею, какая только может быть, и ничего, жила спокойно.

– Во что такое бредовое я верила?

– Что ты родилась двадцать три года назад. Представляешь? Взяла и родилась! Из ниоткуда! – тренера, очевидно, забавляли вещи, которые, если честно, до сих пор никаких сомнений не вызывали. – Или тебя бог создал? Ты же веришь, что жить начала двадцать три года назад! И вот эта потерянная память о том, что было раньше, чем двадцать три года назад, тебя не смущает, хотя там приличный срок, а месяц – это уже трагедия! Ничего страшного, переживёшь. Даже Маугли будешь помнить, правда, как страшного засранца.

Крапива не ответила, просто отвернулась. Я это её выражение лица знаю. Если оно у неё появилось, значит, она не согласна и точно сделает по-своему. Пока у неё всегда получалось. Я тоже решил высказаться.

– Ты, тренер, надеюсь, понимаешь, что после всего, что ты рассказал и показал, мы твоим советам вряд ли будем следовать. Ты же, скорее всего, организуешь, чтобы мы в разных городах жили. Чтобы мы не встретились никогда до тридцати лет. Не скажу, что этот месяц мне очень дорог в плане воспоминаний, но это мои воспоминания, и я понял одну важную для себя вещь. Мне очень не нравится, когда мне в голову засовывают что-то кроме пельменей. У меня голова, чтобы в неё есть, а не чтобы каждый умник или придурок туда всякую дрянь, указывающую, как мне жить и кем быть, закладывал. Я не знаю, как, тренер, но я этому помешаю. И найду способ, тренер, и твой, как ты говоришь, носитель подпортить и ещё на сущности твоей отыграюсь.

– Маугли решил показать зубки, – тренер уже не выглядел ни добрым, ни спокойным. – Ну, порычи, поугрожай. Ты заслужил всё, что с тобой произойдёт. Скажи спасибо, что я сегодня был с тобой достаточно откровенным. Но это всего-навсего моя прихоть. Надоедает, знаешь ли, притворяться. Выходной у меня сегодня. Сегодня я говорю правду. А завтра снова Иван Викторович выйдет на работу. Ты же получишь полный пакет новой памяти. Вернёшься и будешь жить жизнью обычного смертного. «Умрёшь – начнёшь опять сначала…» Потом ты будешь неинтересен. На тебя уже нашлась управа, раз ты здесь и при этом ничего не помнишь и ничего не можешь.

– Посмотрим, – спорить, когда ты привязан к стулу и ничего не можешь с этим сделать, казалось странным. Тем более разговор перешёл в непродуктивную стадию «ты пожалеешь – ты сам пожалеешь». Но я был бы не до конца я, если бы не попытался что-то высказать в ответ. – Ты допустил ошибку, тренер.

– Да неужели? Ну, намекни хотя бы, чтобы я на будущее учёл, – злыми и холодными глазами смотрел на меня человек, которого я ценил и уважал всю жизнь.

– Не скажу, – я сам понятия не имел, какую он допустил ошибку, но пусть ищет там, где ничего нет. Может, и правда допустит ошибку.

– Да и пожалуйста, – он посмотрел на часы, – через четыре-пять часов я больше ваши стрёмные рожи не увижу. У меня и другие дела есть. Хоть недельку без вас поживу – это же праздник просто.

Больше говорить было не о чём. Так-то, конечно, можно было задавать вопросы, попробовать разговорить, но эмоционально не хотелось никак общаться с этим человеком. Понятно, что он делал свою работу. Но сейчас это тоже враг, как Степанов, как Анатолий Фёдорович, как Николай и другие. Даже не просто враг, а предатель. Я попробовал расшевелить верёвки – ничего не получалось ни просто усилием мышц, ни под Восприятием. Скорость реакции и способность воспринимать без глаз тут помогли мало. Ну, узнал я, где узлы на верёвках, – помогало это не сильно.

– А кого мы ждём, Иван Викторович? – после затянувшейся паузы, которую тренер заполнял тем, что мыл кофейник и засыпал в него новую порцию кофе,