Он сходил к вьючным лошадям, принес пузатую серебряную фляжку, украшенную чеканкой из незнакомых цветов и овальных листьев, и большую деревянную коробочку. Снял продолговатую крышку – как я и думал, это оказалась чарка граммов на сто, налил из фляжки темно-янтарной жидкости до краев. Сильный, приятный запах вызвал у меня вполне определенные ассоциации.

– За успех, – сказал Грайт, подавая мне полную чарку. – Имей в виду, это гораздо крепче вина, выдержки два раза по шесть лет, из королевских подвалов – а его величество, даром что мерзавец и прислужник ватаков, бурды в винных подвалах не держит, знает толк… Думаю, напиток крепче вина тебя не испугает?

– Вот уж ничуть, – уверенно сказал я.

В самом деле, нет винца сильнее пограничного молодца… Вспомнив читанную в каком-то историческом романе поговорку «Нам, казакам, нипочем, что бутылка с сургучом!», я привычно выдохнул воздух и осушил чарку до дна. Глотку немного обожгло, в желудке моментально разлилось приятное тепло. Это было что-то вроде отличного коньяка, к тому же двенадцатилетней выдержки – что ж, короли издревле знали толк в первоклассном спиртном…

Грайт подсунул мне открытую коробочку, где лежали какие-то темные ломтики, усыпанные чем-то вроде желтых и зеленых крупных перчинок, сказал:

– Смело можешь закусывать, точно известно, что для людей из вашего мира это не отрава…

Когда это закуска для хорошего коньяка была отравой для бравого пограничника?! Я лихо закинул ломтик в рот и не прогадал – это было копченое мясо в специях, таявшее во рту, – очень может быть, тоже с королевской кухни. Дворяне-подпольщики, как уже подмечено, предпочитали максимальный комфорт – что нисколько не умаляло моего к ним уважения…

Грайт налил себе до краев, выпил, лишь чуть поморщившись, сжевал мясо.

– А мне? – воскликнула Алатиэль, до того сидевшая смирнехонько и паинькой слушавшая наш разговор.

Грайт, чуточку поколебавшись, все же налил чарку до половины и подал ей, предупредив:

– Только осторожнее, Алатиэль. Крепче вина ты еще ничего не пила, так что поберегись…

– Ерунда! – отрезала наша амазонка. – Я видела, как вы пили. Значит, и я смогу…

Старательно выдохнула полной грудью и опрокинула чарку в рот. Как и следовало ожидать, последствия оказались знакомыми: она посидела с разинутым ртом и вытаращенными глазами, на которые навернулись слезы, потом отчаянно раскашлялась. Грайт, похлопав ее по спине, подсунул коробочку с мясом, и она кое-как прожевала ломтик. Утерла глаза рукавом и сердито бросила:

– Жидкий огонь какой-то! Как вы это пьете?

– Богатая практика, – коротко ответил Грайт. – Ничего, сейчас тебе полегчает, посмотришь на жизнь по-другому…

Я с ним мысленно согласился. В самом деле, вскоре ее щечки раскраснелись, она заулыбалась. Не опьянела, конечно, однако пришла в самое хорошее расположение духа, чего и следовало ожидать от человека, принявшего хорошую рюмку отличного коньяка. Посидела немножко, благодушно взирая на нас и окружающий мир, потом заявила:

– Костатену нужно памятник поставить!

– Заслужил, – серьезно сказал Грайт. – Я уже об этом подумал – только что не хотел из суеверия такое мысленно обсуждать с самим собой раньше времени… Костатен, я всегда выполняю свои обещания. Когда более-менее установится… новый порядок, всерьез задумаемся о памятнике. Твою одежду я прекрасно запомнил, Алатиэль превосходно рисует, и красками, и карандашом, и углем, так что сходство будет полное. Без головного убора, конечно. И непременно на коне – испокон веков памятники прославленным на войне ставят только конные… ну, конными по старой традиции изображают еще и королей, пусть даже они никакими воинскими подвигами не прославились. Хорошо, памятника нынешнему королю еще нет… – Он хищно улыбнулся. – И, слово чести, никогда уже не будет… А вот тебе будет.

Я не был воодушевлен столь заманчивой перспективой – скорее раздосадован. Вот уж не ожидал! Мои амбиции не простирались дальше золотых генеральских звезд на петлицах – о них втихомолку мечтает всякий молодой командир. А вот памятник, тем более конный, – как-то и не по чину…

– Непохоже, чтобы ты так уж радовался, – усмехнулся Грайт.

– Если подумать, ничего хорошего, – сказал я. – Птички будут на голову гадить…

– Ну, есть смотрители за памятниками…

Алатиэль, блестя чуточку хмельными глазищами, добавила:

– А зато у твоего памятника, как часто случается с другими, будут назначать свидания влюбленные…

– Это, конечно, гораздо приятнее, чем птичьи какашки на голове, – проворчал я.

– Ну что, за будущий памятник? – совершенно по-русски предложил Грайт, потянувшись за флягой.

Выпили по второй, Алатиэль уже почти не кашляла. А вот дальше возникла явственная заминка. Разговор не клеился, было даже впечатление, что я стал третьим лишним – конечно, не в амурном плане. И Грайт, и Алатиэль были охвачены этаким радостным нетерпением, а мое присутствие стало обременительным. Я и не подумал на них обижаться: все правильно, у них впереди еще масса серьезных дел, где обойдутся – и слава богу! – уже без меня. Я и сам чуял радостное нетерпение, только, разумеется, по другому поводу…

Грайт пытливо глянул на меня:

– Костатен, ты явно мыслями где-то далеко. И выражение лица у тебя примечательное, только я не пойму, это потаенное недоверие или потаенное нетерпение?

– Какое там недоверие, – сказал я искренне. – Я тебе с некоторых пор доверяю. Нетерпение, ага. И мыслями я не далеко, а здесь, на этой самой поляне. Ты обещал отправить меня назад, когда дело будет сделано…

– И отправлю, – сказал он спокойно. – Только… Ты и в самом деле так рвешься назад? Не хочешь остаться еще немного и помочь нам громить ватаков? Не ради золота, понятно, – из тех чувств, что делают человеку честь…

– Не хочу, – решительно сказал я. – Идет война, и мое место там. А громить ватаков найдется кому и без меня.

– Ну я просто так спросил, порядка ради… Что же, отправляйся назад, не могу же я тебя удерживать силой…

– Нужно будет возвращаться к тому месту? К охотничьему домику?

– Нет никакой необходимости, – сказал Грайт весело. – Это ватаки, без сомнения, намертво привязаны к определенному месту, а у нас обстоит совершенно иначе. Нет причин от тебя и эту тайну скрывать. Видишь ли, я… – Он подумал. – Я тебе не буду говорить наше слово, каким называют таких людей, как я. В твоем языке нет соответствия, все равно пришлось бы объяснять… Короче говоря, у нас есть люди, способные открывать Тропы в любом месте, где находятся. Я такой. Люди эти встречаются даже реже, чем то умение разговаривать на расстоянии, каким владеет Алатиэль. – Он усмехнулся, как мне показалось, печально. – Могу тебя заверить, я от этого не ощущаю ни малейшей гордости, наоборот… Видишь ли, за многое приходится платить. Я, например, из-за умения открывать Тропы совершенно не способен к арифметическим расчетам, даже простейшим, считать могу только до десяти по пальцам, а дальше – «десять раз по десять», примерно так. И еще кое-чего, что доступно обычным людям, полностью лишен…