В принципе логично. Единственное, что меня смущает — это спокойное поведение крестьян. Вообще-то, на дворе крепостное право и они кому-то принадлежат. Вариантов много, но Пахом прав — ночевать зимой на улице теоретически можно, но придётся разводить костры и строить шалаши.

Избу с разбойниками мы взяли на удивление быстро и без проблем. Двое татей были уже хорошо так пьяны, да и остальные трое не отставали. Убедившись, что взяли действительно Красного, мы деловито избавили остальных разбойников от жизни, они и так задержались на этом свете.

Мутная и мусорная оказалась публика. Красный собирал людей под стать себе — откровенных моральных уродов. Я думал, что народ там собрался более боевой, но в основном моральные уроды. Но что странно, с деревней у него были какие-то договорённости и обижать местных было табу. Это нам поведал староста, явившийся на огонёк и понявший, что творятся странные дела. Мужика звали Кондрат и его рожа мне сразу не понравилась.

— Значится графа Салтыкова мы людишки. Управляющего здесь отродясь не было, оброк мы платим исправно. Тут приходит Савелий, которого в солдаты давно забрали. Говорит, что надо с товарищами пересидеть. Платили исправно. Но ты, ваше благородие, плохо о нас не подумай, просто боялись мы. И ведь не сообщишь никому, тати бы сразу заметили и детишек перебили. А так продуктов купили и обещали намедни съехать. Мы им даже целую избу отдали, от греха подальше.

Судя по бегающим глазкам, постоянному мэканью и откровенной игры под дурака всё староста понимал. Да и в доле он. И понимает, что за укрывание дезертира просто поркой не отделаешься.

— Ладно, мужик, — выдаю свой приговор. — Мы здесь переночуем и завтра с утреца исчезнем. Молись, чтобы этот горе-атаман не рассказал нам чего интересного про твою деревню. Если есть на вас кровь — то пойди лучше сам удавись, жалеть не буду. Мы из Тайной канцелярии, особый отряд, которых подобных татей ловим. Поэтому мотай на ус, кто мы такие и как надо себя вести. У этого урода есть ещё подельники, поэтому если, кто из деревни постарается уйти, то мы подумаем, что ты их решил предупредить. А это уже преступление другого порядка.

Кондрат бухнулся на колени, размазывая сопли, начал сдавать все расклады. В общем, в ватаге был ещё один местный парень, которого мы, скорее всего, и прибили в трактире. Едой и прочими вещами жители деревни разбойникам помогали, но в их акциях не участвовали. Долго думал, потом ещё раз хмуро посмотрел на урода и отпустил.

Пытать атамана даже не хотелось. Свои нычки он сдал сразу, а мараться из принципа это уже лишнее. Убитых людей не вернуть, да и не так много нападений они провели. Этот недоносок активно вымаливал себе жизнь, обвинял во всех грехах Кокору и даже старосту. Думаю, часть правды в его словах есть, но мне уже неинтересно. Главной цели мы достигли, плюс ещё неплохо так заработали. Мои казаки восприняли акции как поход за зипунами и мой авторитет в их глазах стал ещё выше.

Я никогда не понимал, почему разбой на российских дорогах продолжался так долго и многие из атаманов стали чуть ли не легендами. Как бойцы они полное ничто, по крайней мере, по сравнению с казаками. Если брать моральный аспект, то робингудством никто не занимался. Обычные уркаганы без особых вменяемых жизненных понятий. Ещё и разного рода подонков среди них хватало, кто убивал и насиловал не из-за необходимости, а потому что ему нравилось. То с какой лёгкостью мы положили столько людей объяснялось нашей подготовкой. Тренировались мы каждый и день, шлифуя лучшие стороны боевых умений. Плюс неожиданность нападения, хотя в трактире нас ждали. Но два хороших бойца среди разбойников были и здесь откровенно повезло. Особенно опасен был мужик с кистенём, там я чудом уклонился от удара.

Возвращались обратно уже с более внушительным количеством коней. Да и денег с оружием мы на базе ватаги тоже взяли. Трясущегося Алексея отпустили в районе Малой Дубны. Слово надо держать, но рука чесалась отправить подонка к праотцам. Он божился и крестился, что с прошлым завязал, а пока отправится к родне на юг. Дали ему коняшку, отсыпали немного денег и отпустили с богом. Но чувствую, что я сделал большую ошибку. Парням было плевать.

В Москву вернулись без лишних проблем. Бумага Шафонского помогла, когда один раз нас остановили на одной из застав. Посмотрел в испуганное лицо Марии, вышедшей нас встречать, и молча кивнул. Вспыхнувшая в её глазах радость была лучшим доказательство того, что мы всё сделали верно. Не имеют право мрази свободно гулять по свету и терроризировать простых людей.

Возвращение к моей обычной жизнью было опять тяжелым. Вот только я слушаю Шафонского, пригласившего в свой кабинет и вдруг как разрыв киноплёнки. Дыхание учащено, надеюсь, ночью я хоть не стонал, а то всякое бывает. Смотрю на супругу, вроде спит и ничего не заметила. Хотя она может и затаилась, все претензии будут позже. Решил подумать, что происходит на пробежке.

Бегу и занимаюсь самоанализом. Даже если представить, что всё происходящее не плод моего больного воображения, то ситуация скверная. Если раньше сам факт попадания в иную реальность или грёзы воспринималась как забавная игрушка, то пора задуматься об её последствиях. Я стал меняться причём кардинально. Одно дело наказать подонков, пытавших тебя или наслаждаться упоением битвой с врагом. Но совсем другое — это хладнокровное убийство. Меня всегда веселило в книгах про попаданцев, как разного рода пентюхи легко идут на насилие с убийством. Я воспринимал свои появления в мире Дёмки как сон или компьютерную игрушку, где убитые люди просто нарисованные фигурки. Но последние события заставили задуматься, что во сне человеческая жизнь превратилась в ничто. Убийство людей, пусть и дерьмовых, стали обыденностью и нормой. И как бы не стали приносить мне удовлетворение. Боюсь я только одного, что начну решать свои проблемы в реале тем же способом. В принципе дать в морду какому-нибудь шакалу не проблема. Но хладнокровно резать глотки? Не знаю.

Дома, как всегда, принял душ и принялся колдовать на кухне. Опять рецепт в гаджете и новая быстрая запеканка. Новый этап битвы за ванну стартовал по расписанию. А на душе всё равно муторно. Я живу для своей семьи, пусть даже