Шрифт:
Закладка:
Он припомнил Гориславу. Не такую, какой видел в последний раз, бледную, заплаканную, с темными кругами под глазами, а веселую, задорную, счастливую, какой запомнил ее тогда, на торгу, когда провожали отца. Снова заглянул в ее темные, переменчивые глаза, глаза, которые сулили ему так много. Кому-то они теперь отдадут свои посулы? Взор Вадима затуманился, в горле запершило, словно от гвоздичной пряности волос любимой. «Вадимушка! Любый мой… Я тебя ждать буду, сколько нужно!» – прямо в ухо зашептали жаркие, девичьи губы. Сладко замерло в груди сердце. Вадим смахнул слезинку, скатившуюся по щеке и быстро оглянулся, не видал ли кто? Нет. И он снова налег на весло. Грести было гораздо легче. То ли привык, то ли помогало быстрое течение реки. Ее заросшие густым лесом берега провожали варяжские корабли настороженными взглядами. «Эх! – вздохнул Вадим. – Надо было с ижор не дань требовать, а союз заключать. Тогда бы находники не подобрались к Ладоге незамеченными. Да и лесовики с их верными луками вместе с нашей дружиной – сила! Вот сейчас, посади по сотне лучников на каждом берегу, да на стрелы пакли горящей наверти, мало бы кто из свеев ушел! Как вернется отец с Киева, расскажу ему, – решил юноша, но тут же спохватился. – Отец-то вернется, а вот я, навряд ли!»
В эту ночь, как и в предыдущие ничего не случилось. Вадим, хоть и устал, но сон к нему не шел. Вершко сказал, что на следующее утро свеи выйдут в Котлино озеро, что мол, за поворотом Невское Устье делится на несколько рукавов. И все! Прощай мечты о возвращении в родную Ладогу. Там, за морем, чужая земля, а значит и смерть. Мрачное, холодное царство Велеса. Вадим поежился. Глянул в темное, ночное небо. В разрывах облаков тускло мерцали мелкие звезды. Юноша попытался отыскать небесных лосих*, мать и дочь. Но не нашел. Это огорчило его. «То знак дурной, – решил он и почему-то успокоился. – Раз так, то надо хоть выспаться.» Он поплотней закутался в кожаный мешок, который дали ему свеи и заснул.
Следующее утро выдалось таким же хмурым, как и вчерашний день. Зато ветер переменился. Подул с северо-востока. Свеи повеселели и оживились. Подняли на мачту рею с широким, прямоугольным, полосатым парусом.
На «Медведе», так назывался корабль свейского конунга, парус был красно-белым. Варяги вытащили весла и сложили их вдоль бортов. Отверстия, предназначенные для них, закрыли круглыми крышками, со странными рисунками снаружи. Вадим глянул через борт. Река вокруг них пестрела парусами, красно-белыми или белозелеными на свейских и датских кораблях, простыми белыми у арабов. Наконец-то их отцепили от канатов и они поплыли самостоятельно. Правда, свеи непривычные к парусам арабов сначала действовали неуклюже. Арабы рыскали из стороны в сторону, распугивая остальные суда.
– Море! – услышал Вадим позади себя знакомый голос. Он обернулся и увидел улыбающегося Ингвара. Норвежец был в синем плаще из шерстяного сукна. Плащ был заколот на правом плече крупной, позолоченной фибулой.
– Куда это ты так нарядился? – удивился Вадим. – Мы что, уже приплыли в Бирку? Я думал она гораздо дальше.
– Нет! – засмеялся Ингвар. – До Бирки еще неделя пути. Я сочинил драппу и сейчас исполню ее конунгу Олаву. Хочешь послушать?
– Ты мне сначала скажи, что такое драппа, – предложил ему Вадим.
– Драппа – это хвалебная песнь! – приосанившись, ответил Ингвар. – И сочинять такие песни большое искусство. Тех, кто владеет этим искусством называют скальдами. Ну ладно, я вижу конунг уже готов слушать. – Он направился на нос корабля. – Когда-нибудь я расскажу тебе как оно возникло, – махнул свей рукой Вадиму.
Вадим поглядел за борт. Судя по всему, Невское Устье кончилось. Свейские корабли выкатывались на простор Котлина озера, которое, как говорили, впадает в Варяжское море. Ничего особенного Вадим не заметил. И справа и слева темнела узкая полоса брега, где-то там, на краю окоема горбился небольшой островок, покрытый лесом. Вода в Котлин озере у берегов была мутная, грязно-серая, чем дальше от берега, тем она становилась темней, наливаясь какой-то свинцовой синевой. «Нево-озеро поболее этого будет», – пренебрежительно пожав плечами, подумал Вадим.
Он оглянулся. Свеи сгрудились на носу корабля. Ладожские заложники стояли чуть сзади, особняком.
Вокруг них, у бортов, расположились пять или шесть воинов с копьями и щитами. Это были стражники. Но они почти не обращали внимания на словен, и, вытягивая шеи, пытались заглянуть через плечи товарищей. На корме у рулевого весла стоял дородный, высокий свей. Еще двое что-то делали у снастей. Остальные, затаив дыхание, смотрели туда, где под резной фигурой медведя восседал конунг. Его окружали берсерки и старый воин с зеленым стягом. Перед конунгом стоял Ингвар и громким, чистым голосом то ли читал, то ли пел свою драппу. Звуки были вроде и знакомы, но смысл ускользал от Вадима. Но вот Ингвар повторил припев и юноша разобрал:
Губителя данов
Сегодня я славлю!
Свеи одобрительно загудели, а Ингвар продолжал:
Щитов спор* был страшен,
Но славой украшен,
Колец даритель*,
Врагов победитель.
Сын Бьерна с Кургана
Сполна славы бранной
Сегодня нажил,
Врагов уважил.
Губителя данов
Сегодня я славлю!
Вадим заметил, как сначала суровое лицо конунга теперь разгладилось и он с интересом ждал продолжения. На соседних кораблях тоже услышали драппу и они подошли ближе к «Медведю». А чистый голос Ингвара торжественно рокотал:
С серпом ран* отважный
Врывался в стан вражий.
Что ясеню битвы*
Врагов молитвы?
Народы горды
Ему покорны.
Рукою твердой
Конем морским* правит,
Себя страшиться он всех заставит.
Припев подхватили сразу несколько голосов и песня, словно гордая птица, расправив крылья, взмыла над волнами.
Губителя данов
Сегодня я славлю!
В это время Вадим заметил, что справа от мачты, там, где стоял один из стражников, кто-то забыл боевой топор. Он возбужденно потянул за руку Вершко и показал ему глазами оружие. Тот так же молча показал его Молчану, а тот велел остальным приготовиться. И, шепнув что-то Мечиславу
