рассказал мне, ухмыляясь своей плутовской ухмылкой, что его заставили мыть все полы в подгузниках. Что они просто пытаются сломать тебя, но, вероятно, это было хорошее место для Лиз.

Через несколько лет Чики погиб в аварии на мотоцикле. Он умер слишком рано. Я любил Чики Лукаса, но, полагаю, это был идеальный способ для него уйти.

Я всегда думал, что если Лиз выпрямится, то у нас все получится. Но я не хотел, чтобы ее дух был сломлен. Ее дух - это то, во что я был влюблен. Я просто не хотел, чтобы она больше была лживой наркоманкой.

Сначала они разрешили мне писать письма, но когда я упомянул, что однажды накурился, они больше не разрешали ей видеть мои письма.

Проходили месяцы, а они вообще не давали мне с ней общаться. Я начал сходить с ума от того, что эти люди мешают мне с ней общаться.

На ее день рождения я решил арендовать вертолет, чтобы полетать над этим местом с мегафоном, но узнал, что это во многих отношениях незаконно.

Брат Лиз, Джон, приехал в Бруклин, чтобы осмотреть ее гигантскую кучу вещей и выяснить, не нужно ли ей что-нибудь. Он посмотрел на огромную кучу и был ошарашен.

"Как кто-то может так жить? Что мне взять?" Он не хотел разбираться с этим. Не хотел ничего брать. Я спасла ее маленькую плюшевую лошадку, которая была у нее с детства, и заставила Джона взять хотя бы ее, а также ее меховую шапку.

Я был на подхвате и проиграл.

Меня прозвали самым сексуальным и крутым мужчиной Нью-Йорка, что, по сути, означало - всего мира, а я был в полном дерьме. В то время как люди со стороны смотрели на мою жизнь как на прекрасную, замечательную вещь, я был в полном беспорядке.

 

-

Я поглощал все, что попадалось мне на глаза. Девушки, алкоголь, сигареты, наркотики. Я ходил в новый клуб Area каждую ночь. Каждый вечер я уходил, когда клуб закрывался в четыре утра, обдолбанный, пьяный и с новой красоткой на руках.

Если бы я вышел на улицу без красивой женщины под руку, вышибалы были бы шокированы и разочарованно комментировали бы это.

"Ты уходишь одна? О нет! Это невозможно!"

Барменом там работала американка итальянского происхождения по имени Мерседес. Она была изысканной красавицей с темными волосами, губами, о которых можно писать стихи, и легким новоорлеанским акцентом. Жан-Мишель говорил: "Мерседес была самой сексуальной девушкой в городе. Все парни говорили о ней". И она говорила. Мерседес была самой сексуальной девушкой в городе.

Я стеснялся подойти к ней. Но тут я ехал на золотом "Кадиллаке-звере" по Первой авеню, и передо мной свернула машина. Я увидел, как Мерседес перебирается через пассажирское сиденье на заднее сиденье машины. Она улыбалась, махала рукой и одновременно выкрикивала указания водителю.

Но она все равно была слишком. Такая девушка просто не могла заинтересовать меня. Она была самой лучшей девушкой.

Мы выступали в Нью-Йорке, и количество красивых женщин, доступных мне после шоу, было просто смехотворным. После этого шоу подруга Мерседес Карен пришла за кулисы и дала мне номер телефона Мерседес на скомканном клочке бумаги, как будто мы учились в школе.

После шоу кто-то дал мне пакет с коричневой дурью. Я уже почти очистился, но все равно нюхнул. Это была дурь от головной боли.

Я провел ночь у Мерседес. Она задавала мне вопросы, а я все рассказывал и рассказывал о себе. "Разве я не замечательная?"

Моя голова просто убивала меня. Я сидел на ее кровати, держась за виски, и слегка стонал.

"Что ты хочешь делать?" спросил я.

"Я просто хочу, чтобы тебе стало лучше".

Какой приятный ответ. Похоже, она говорила серьезно.

Утром мы отправились на моем золотом Cadillac Beast в Бруклин, но сначала мне нужно было заехать в журнальный киоск и взять статью обо мне, которая только что вышла. Мерседес читала мне статью вслух, пока я ехал по мосту. У нее был новоорлеанский акцент, эта приторность в голосе, вырывавшаяся из ее изящных губ. Но я была в ужасе. Все мои ответы были точно такими же, как те, что я сказал ей накануне вечером. Я действительно превращался в нечто исключительно дешевое.

Мы уходим в Бруклин и засыпаем. Когда мы просыпаемся, я поднимаю ее с пола, обхватив руками за колени, и бросаю ее как следует. Локти упираются ей в колени, и я прижимаю ее к стене. Я думаю: "Черт, вот так трахаются в кино. Посмотри на себя.

Но это первый и последний раз.

Когда я увижу ее в следующий раз, с моим телом что-то случится, может быть, из-за недавнего двухнедельного погружения в героин, не знаю точно почему, но я не могу сделать нормальный стояк. Он просто лежит там, как маленькая хлюпающая штучка. Он немного оживает и болтается, но в основном бесполезен. Я не могу этого сделать.

Потом все повторяется! Когда я вижу ее в следующий раз, все повторяется снова! Я не могу в это поверить. Она нисколько не сочувствует и не пытается вдохнуть жизнь в бедного павшего воина. Она смотрит на меня с отвращением, а мой член еще больше вянет и пытается спрятаться в животе.

Вся эта история с Мерседес длится всего пару недель. Я очень быстро зацикливаюсь на ней. Когда я сижу в машине возле своего дома в Бруклине, мне представляется, как она идет по улице, неся на руках нашего ребенка.

Нужно быть осторожным с тем, куда ведет сердце, когда ты на подъеме.

Она говорит, что не сможет увидеться со мной однажды вечером, но не говорит почему. Я паркуюсь в квартале от ее квартиры и смотрю на ее окно. Жалко. И глупо, потому что мой огромный золотой Cadillac Beast можно было увидеть из космоса.

Я знаю, что у меня нет шансов. Если ты не можешь по-настоящему трахнуть кого-то, а все, что ты можешь, - это мистер Флаккид, ты не можешь надеяться, что тебя будут воспринимать всерьез.

У нас концерт на каком-то городском мероприятии под открытым небом на реке, в центре города. Это днем, и никто не собирается смотреть группу, потому что все идут на выставку Жана-Мишеля Баскии и Энди Уорхола. По крайней мере, никто из моих близких, кроме моей сестры Лиз, которая приехала из Бостона.

Вдобавок ко всему, это шоу, где на плакате они изображены вдвоем в боксерских трусах Everlast с