Шрифт:
Закладка:
Я всегда считал, что Майкл гармонично совмещает в себе учёного и практика; но он постоянно заботился о том, чтобы практика работы с людьми шла впереди поисков знания. Я не считаю, что Майкл стал тем, кем он стал, в силу знания определённых теорий. Он очень находчиво использовал теории, они были для него инструментами, орудиями, продвигавшими его мысль дальше. Всегда было челночное движение между практикой и используемыми орудиями мышления. Оно пронизывает также его последнюю книгу — «Карты нарративной практики», опубликованную в 2007 году. В этой книге он поставил перед собой задачу прокомментировать свой профессиональный путь как практика-учёного. Эта задача отражала его скромность — он стремился сделать максимально прозрачными и доступными воплощаемые им идеи и методы работы, чтобы нам, если мы хотим этого, было проще осваивать их. Скромность побудила Майкла оставить за кадром гениальность и волшебство, свидетелями которых были все те, кто побывал на нескольких семинарах и видел видеозаписи его работы. Не знаю, доводилось ли вам, как мне, заворожённо смотреть на экран и неожиданно осознавать, что с территории отчаяния разговор как-то неуловимо перешёл на территорию надежды... не потерял ли я сознание на долю секунды? — я не видел, что именно произошло! Монетка разговора перекинулась с «орла» на «решку» так быстро, что я готов был поклясться, что в этом замешана магия! В каждой книге, на каждом семинаре Майкл делал всё возможное, чтобы передать нам — читателям, ученикам — свои идеи и методы работы. Щедрость его выходила за пределы благоразумного. Он готов был отдать всё любому, кто готов слушать и понимать. Поэтому для меня так важна его последняя книга. В ней он описал, в каком направлении двигался и почему, сообщая нам при этом о множестве других возможных направлений, куда он мог бы направиться. Или куда могли бы направиться мы.
Майкл с потрясающей лёгкостью и изяществом передвигался между «высокой теорией» и близкими к жизненному опыту, конкретными практическими идеями. Мне кажется, очень немногие в нашей сфере могут переходить из одной крайности в другую без огромного количества промежуточных остановок, на каждой из которых что-нибудь да теряется. И к тому времени, когда специалист от теории добирается до практики, уже очень трудно проследить, что же общего между ними. Теория иногда выглядит просто притянутой за уши. Я знал Майкла 27 лет, и он всегда проезжал по этой дороге без остановок, проносился вихрем, его сдерживали только рытвины и «лежачие полицейские». Меня это всегда ошеломляло, для меня это было свидетельством того, что потрясающая сила духа слилась в нем с потрясающей же силой ума и тщательностью исследования. В этой последней его книге они настолько переплетены, что их практически невозможно отделить друг от друга. Достичь подобного совсем не просто.
Майкл считал своей этической обязанностью выносить примеры своей работы на обозрение и суд максимально широкого круга критиков... Я бы хотел, чтобы вы представили себе, как тяжело и утомительно это было для столь скромного человека. Но Майкл руководствовался в жизни цитатой из Фуко: «Мы знаем, что делаем... но знаем ли мы, что делает то, что мы делаем?» Важнее всего для Майкла было суждение о его работе тех людей и сообществ, которые обращались к нему. Профессионалы всегда были на втором месте. И тем не менее он впускал нас в самое сердце своей практики и позволял нам вынести суждение самостоятельно. Когда Майкл работал с людьми, он испытывал огромную радость, её можно было буквально ощутить в воздухе. И люди тоже получали огромное удовольствие от этих встреч. Именно это помогло мне понять и прочувствовать, как же терапевтическая работа обогащает жизнь нас, терапевтов! Майкл часто и без стыда говорил о том, что терапия «работает в обе стороны». Майкл всегда считал нас, терапевтов, «везунчиками». Я знаю, что он каждый раз полагал, что ему исключительно повезло поработать с вот этими или с теми людьми. Думаю даже, что он чувствовал, что это они делают ему одолжение.
Позвольте процитировать вам главу о Мишеле Фуко из книги философа Филлипа Капуто. Капуто формулирует догадку о том, каким психотерапевтом мог бы стать Фуко, при том что явных намерений стать психотерапевтом у Фуко не было на протяжении всей его философской карьеры. Но не забывайте, что первая учёная степень у него была в области психологии, и он закончил интернатуру в государственном психиатрическом учреждении во Франции в 1950-х годах.
Капуто пишет: «Подобная терапия (если бы Фуко её придумал, конечно) не рассматривала бы безумных людей как пациентов, то есть в качестве объектов медицинского знания. Они были бы для него patientes (лат. «страдальцы», «терпеливцы») — те, кто очень страдает, страдает от собственного знания. Такого рода patientes были бы не объектом познания, но субъектами, авторами знания, теми, у кого мы можем чему-нибудь научиться».
Из этого Капуто делает вывод, что для Фуко, если бы он стал терапевтом, «терапия означала бы исцеление, избавление от страдания, а не намерение объяснить страдание, чем-то заполнить пустоту непонимания... терапия означала бы подтверждение того, что люди не одиноки в своём страдании, что безумны все, разница только в степени, что все мы братья по "одной и той же ночи истины". Терапия не исцеляет безумие, если понимать исцеление как объяснение причин, терапия признает безумие как удел всех и каждого, подтверждает нашу общность и солидарность».
Сравните этот вывод с моим кратким конспектом ответа Майкла (в 1993 году) на вопрос о том, почему он делает то, что делает: «А как же солидарность? Я думаю о той солидарности, которая конструируется теми терапевтами, кто отказывается проводить чёткую границу между собственной жизнью и жизнями других людей; терапевтами, отказывающимися маргинализовать тех, кто обращается за помощью; терапевтами, постоянно осознающими, что, окажись они в такой жизненной ситуации, как те, кто приходит на консультацию, едва ли
