Тихонько вошла в спальню Вероника.

— В кухне уже не воняет. Можешь садиться обедать, Юзва, — шепнула она. Она сидела напротив и смотрела, как он ест — медленно, один маленький кусочек за другим. Один раз он посмотрел на нее и заметил, что она наблюдает за ним иначе, чем до сих пор. Как-то по-собачьи, как Иво.

— Я так боялась. Так сильно боялась, — робко сказала она.

Он рассердился. Вскочил из-за стола, схватил Веронику за голые плечи и начал трясти:

— Я не выношу тебя такой, как сейчас, слышишь? Я не хочу иметь в доме собаку, ползающую на брюхе. Будь гордой, заносчивой, презрительной и недоступной. Как когда-то.

— Я не смогу, Юзва. Я не смогу быть такой рядом с тобой. Ты выдрессировал меня, как своего пса. Кнутом и страхом. Я могу прикидываться, если ты этого хочешь. Но в самом деле буду другой.

— Извини, — сказал он. Он заметил, что его пальцы оставляют синяки на ее руках.

— Меня изнасиловали и растоптали в лесу, когда я была совсем молодой. Потом меня унизил собственный муж. А потом пришел ты и снова меня унижал. Меня изуродовали, ты об этом знаешь, и поэтому брезгуешь мной. Я хожу при тебе голой, а ты смотришь сквозь мое тело в какой-то свой мир. Ты можешь возвратить мне жизнь, гордость и заносчивость, если скажешь одно слово: остаюсь.

— Я не могу этого сейчас сказать. Я должен подумать, — ответил он уже спокойным тоном.

Глава шестнадцатая

Юзеф и Вероника

В эту ночь он решил, что, раз Вероника не хочет оставаться одна в доме, он продаст Кожушникам дом и сад, оставит Веронике квартиру, полученную от Кожушников, и деньги Хорста, а сам как-нибудь устроит свою жизнь. Он не мог заснуть, лес за окнами молчал. Марын скучал по его словам, потому что решил, что уже начал их понимать, и, может быть, от леса он узнает о цели и смысле своей дальнейшей жизни. В доме было тихо, он слышал ровное дыхание молодой женщины, которая спала на соседней кровати. Может, она в самом деле ожидала, что он возьмет ее, даже несмотря на боль, но и он носил в себе слишком много переживаний и нахально навязывающихся кошмарных картин, чтобы в нем могло ожить возбуждение. Сначала он убедил ее, а потом она его начала убеждать в том, что существует любовь, большая, чистая и настоящая, и — что самое плохое — она охватила их обоих. В этот момент он был убежден, что попался в ловушку, которую сам и расставил. Она была права, когда сказала, что он боится любви. Он слишком принадлежал к тому миру, из которого должен был убегать, чтобы внезапно очнуться в другом мире. Никогда, как бы он этого ни хотел, он не забудет минуты, когда Иво Бундер входил в здание полиции, своего панического бегства с Эрикой, потом голос Бундера в трубке, его тела в коридоре пропыленной виллы, момента смертельного страха, когда Вебер сталкивал его в реку, сухого треска курка в ванной на Дапперстраат, белого тела Иветт, ее выпуклой ягодицы, в которую он вколол иглу с кетамином. «Я слишком беден, чтобы купить себе прошлое», — подумал он. А еще спустя минуту ему пришло в голову, что он, возможно, стал достаточно богатым, чтобы купить себе не только прошлое, но и будущее.

Луна взошла очень поздно, и в комнате все сделалось серебристым. Вероника пошевелилась и во сне высунула из-под перины обнаженную ногу. Он видел ее смуглое бедро, стройное, с нежной кожей, которую когда-то велел ему погладить ее бывший муж, Кулеша. Марыну хотелось дотронуться пальцами до ее кожи, разбудить, испугать, потому что первой реакцией должен был быть страх перед ожидающей ее болью. Наверное, она уже не заснула бы этой ночью, как и он, мучимая страхом. И так каждую ночь они будут лежать рядом, желая и боясь один другого, мучаясь от неуверенности и страдая от бессонницы. Такими должны были быть их последующие ночи. Много ночей, недели, месяцы…

Он отвел взгляд от обнаженного бедра Вероники и стал смотреть в потолок, на старую люстру. «Может быть, Эрика была права, что я — оборотень», — подумал он. И тут же ненадолго заснул, и ему приснилось, что его снова подключили к детектору лжи, электроды высасывают из него кровь и жизнь, Эрика и Бундер задают вопросы. Он проснулся, обливаясь потом, с сильно колотящимся сердцем. В ожидании, пока оно успокоится, начал раздумывать над этим повторяющимся мотивом его снов. Этот детектор лжи не мог появляться случайно. Это, наверное, подсознание кричало в нем, что он носит в себе огромную ложь, скрывает ее от себя самого. А может, он просто скрывает свою любовь к Веронике? Он почувствовал облегчение при этой мысли и сразу заснул, уже спокойно, без мучительных кошмаров, даже не Догадываясь, что Вероника только притворялась спящей. Она знала, что мужчина рядом с Ней бодрствует, о чем-то напряженно думает, и то, о чем он думает, мучает его. Она хотела прижаться к нему, обнять, но боялась, что он оттолкнет ее как навязывающегося со своей любовью пса. Ведь он не этого от нее хотел, а именно гордости, неприступности. Она решила что завтра поедет к Лешняковой и спросит, как должна вести себя женщина, если хочет разбудить желание в мужчине. Она спросит ее об этом без стыда.

Утром после завтрака она заметила, что Марын готовится к поездке на своей кобыле и что из своей бывшей комнаты он взял конверт, в котором хранил фотографии браконьеров, пойманных на месте преступления. Тогда она подошла, положила руки ему на плечи, почти прижимаясь к нему грудью и животом.

— Хорст сказал мне когда-то, что я могу ходить везде и пользоваться всем, но мне нельзя бывать в лесу. Поэтому я тебя прошу и даже умоляю: не езди в лес. Ты был охотинспектором и приобрел много врагов. Ты говорил мне, что в лесу есть такие места, где человека никогда не найдут, хотя бы его искали годами. Я не хочу искать тебя второй раз, и без всякой надежды, что найду.

Запах ее духов, умоляющий взгляд, тепло тела, которое он чувствовал из-за ее близости оживили в нем спящее желание. Ему хотелось обнять Веронику, положить ее голову на свое плечо, сильно прижать к себе. Возможно ли это, что прошедшей ночью он собирался уйти?

Он решительным жестом снял со своих плеч