строгие мужчины в черных костюмах и белых рубашках. Ури шел быстро, опустив голову и лишь время от времени здороваясь со встречными, а Молхо следовал за ним, слегка напуганный кишевшей вокруг суетливой чужой жизнью. Но вдруг он ускорил шаги, поравнялся с Ури, остановил его и положил руку ему на плечо. «Послушай, я думаю, лучше, чтобы ты сразу знал, — смущенно проговорил он, — я ведь вообще-то человек нерелигиозный, скорее даже наоборот». Но это признание, казалось, не произвело на Ури никакого впечатления. «Ты не можешь быть „наоборот“, — резко сказал он, словно делая ему замечание. — Ты нерелигиозный, этого достаточно. Но я, знаешь ли, тоже нерелигиозный. Давай сюда, так ближе». И, пройдя мимо длинного ряда мусорных ящиков, они поднялись по ступеням ко входу в один из домов и остановились, в ожидании лифта, перед дверью которого толпились малыши и несколько беременных женщин. «У вас даже лифт есть?» — удивился Молхо. «А почему бы ему не быть?» — слабо улыбнулся Ури, опасливо поглядывая на соседок, наперебой приветствовавших его пожеланиями доброй недели. Лифт шел так медленно, как будто останавливался на каждом этаже в ожидании очередной кучи ребятишек. И действительно, когда ом наконец спустился, из него с веселым визгом вывалилась целая орава малышей. Кабина, поцарапанная и побитая, своими размерами могла бы соревноваться с лифтом большого универмага, и все ожидающие уместились в ней без труда. Дети тут же начали наперебой нажимать на все возможные кнопки, все лампочки разом зажглись, и кабина кряхтя поползла вверх, опять останавливаясь на каждом этаже, малыши выбегали и тут же возвращались, взрослые глядели на них с добродушными улыбками, матери успокаивали слишком буйных детишек. Каждый раз Молхо успевал увидеть распахнутые двери квартир и людей в черном, бесцельно расхаживавших по лестничным площадкам. Ощущение напирающей на него отовсюду чужой и странной жизни было таким острым, что даже немного испугало его.

Они вышли на одном из верхних этажей. Подойдя к своей двери, Ури выстучал несколько тактов и, не дождавшись ответа, открыл. Внутри царила теплая полутьма, которую чуть рассеивало лишь нежное, слабое сияние тонюсенького лунного серпа, наотмашь воткнутого в пустынное небо. Ури, казалось, и сам был удивлен и растерян молчанием, царившим в квартире, — бросив шляпу на стол, он торопливо прошел в другую комнату. В приоткрытую дверь Молхо увидел чьи-то ноги, прикрытые легким одеялом. Смущенно стоя в темноте, он услышал настойчивый шепот Ури, видимо убеждавшего свою жену подняться, и ее сонное ответное бормотание. Этот мужчина, озабоченно склонившийся над постелью женщины, напомнил ему, как в минувшем году он сам вот так же склонялся над постелью своей жены, уговаривая проснуться, когда болезнь увлекала ее в тяжелое, долгое беспамятство. Что-то смутно похожее на желание вдруг сонно шевельнулось в нем, он прикрыл глаза, чтобы лучше расслышать, о чем они шепчутся, даже сделал короткий, осторожный шаг в сторону приоткрытой двери, как будто и сам хотел присоединиться к ним, но тут же остановил себя и стал оглядываться по сторонам. Из полутьмы начали постепенно проступать очертания больших соломенных кресел с лежащими на них вышитыми подушками, какие-то развешанные по стенам ковры, бутылка вина на обеденном столе, свернутая скатерть, большие железные подсвечники, открытая книга и большой гребень из слоновой кости — на каждом из этих предметов мерцал сладостный и загадочный отблеск, как будто все они были отныне предназначены ему в обладание. Как и сама их хозяйка.

В спальне вспыхнул свет ночника, на стены легли искаженные тени, Молхо услышал легкий смех, а затем Ури появился вновь, все еще несколько смущенный, но уже с довольным лицом, прикрыл за собой дверь и поспешно зажег свет в гостиной. Молхо увидел небольшой коридор, заставленный мебелью, и заваленные книгами кресла. Ури решительно очистил одно из них: «Садись. Ядра просто уснула. Она думала, что мы уже не приедем. Это все из-за автобуса. Садись». И он сбросил книги со второго кресла, пытаясь освободить еще одно место. Молхо все еще не решался сесть. Его глаза были устремлены на огни, сверкавшие на видневшемся напротив склоне. Он ощущал некоторую обиду: «Я же не напрашивался к ним в гости и вроде ничего не собирался им продавать». В спальне послышался негромкий плеск воды, какие-то легкие похлопыванья, потом дверь открылась, и Яара вошла в гостиную. Он напрягся, но встретил ее дружеским и как бы даже слегка утомленным взглядом, но тут же вздрогнул от неожиданности, потому что тотчас понял, что все это время представлял себе не ее, а совсем другую девушку, точнее — эта, вошедшая, и та, другая, были слиты в его памяти воедино, а теперь вмиг разъединились, и он сразу же ее узнал, потрясенный вспыхнувшим в нем воспоминанием. «Ну конечно же, я был в нее влюблен! И даже любовные письма, наверно, посылал», — подумал он, и у него защемило сердце при виде ее поседевших, хотя все еще густых волос, по старинке заплетенных в толстую косу на затылке.

Она была такой же, как тогда, — высокой и длинноногой, и ее тело все еще сохраняло молодую гибкость, но живот, словно навсегда приподнятый всеми ее многочисленными беременностями и выкидышами, слегка выступал под легкой тканью длинного халата, как будто облекал собою какой-то вопросительный знак Он пожал ей руку, сильно при этом покраснев, и ее лицо, совсем простое и ненакрашенное, тоже показалось ему порозовевшим, то ли со сна, то ли от смущения. У нее была сухая и еще гладкая кожа — только глаза, небольшие, странного зеленовато-серого цвета, подчеркнутого седыми волосами, были окружены сетью мельчайших морщинок. «Да ты совсем не изменился, — сказала она хрипловатым низким голосом. — Клянусь, я бы тебя вспомнила, если бы мы встретились на улице». — «Не изменился? — растерянно, даже слегка обиженно спросил Молхо. — Как это может быть?» Они словно по-прежнему видели в нем мальчика, как будто намекая, что за все эти долгие годы он нисколько не повзрослел. «Она замечательно помнит людей», — поспешил с объяснениями Ури, одновременно расчищая место и ей, точно она тоже была здесь гостьей. Она медленно опустилась в кресло, и Молхо, понимающе кивнув, сел наконец тоже, про себя опасаясь, что она прочтет в его глазах слишком обнаженное желание, и все же, не удержавшись, скользнул быстрым мужским взглядом по очертаниям ее груди, увидел ее голые, белоснежно-чистые ступни и поразился тому, какие у нее маленькие и совершенные ногти — очень прозрачные, как будто выточенные из нежного стекла. У него перехватило дыхание — не то от стоявшей