Хотя было одно интересное событие, связанное с Андрейкой. У Лены была подруга, ее звали Грицай Людмила Николаевна, или просто Люда. Лена была завучем в своей школе, а Люда – завучем в соседней школе, которая находилась в трехстах метрах от Лениной. Понятно, что две рядом стоящие школы сотрудничали друг с другом, проводили иногда совместные мероприятия, и на этой почве Лена и Люда сблизились, стали дружить домами. Люду как-то раз пригласили поехать старшей пионервожатой в детский лагерь под Евпаторией. Она согласилась, взяла с собой свою дочку Таню, примерно Андрюшиного возраста, и могла взять еще одного ребенка. И она предложила Лене отправить с ней Андрея. Это был очень хороший лагерь, в который не так просто попасть. Лена согласилась.

Андрею лагерь очень понравился. Понравилось море и то, как всё было организовано. Понравились дети и открытый зал со сценой, где проводились концерты, праздники и иногда показывали кино. По своим родным он нисколько не скучал, приехал веселый, загорелый и подросший. Когда я расспрашивала Андрейку, что ему там так сильно понравилось, то он говорил, что море и песок, где они и играют и загорают, а еще там был баянист-украинец, ходивший по лагерю с инструментом и песнями, и наш мальчик, как рассказывали, от него просто не отлипал. Баянист вел кружок пения, куда Андрей ходил и где выучил украинскую песню «Черемшина», которую и через несколько лет не забыл, а мог подпевать.

Он рассказал еще один момент, который, видимо, ему был важен. Его отец Игорь, когда вернулся после войны и начал заниматься фотографией, как-то в электричке сделал интересный снимок. На нем молодой баянист с кудрявым чубом и в военной форме, из-под которой была видна тельняшка, но незрячий, сидел на лавке электрички и самозабвенно пел под свой баян, смотря своими невидящими глазами куда-то вверх. Столько чувствовалось и душевности, и горестности в этой карточке, что мы много лет ее хранили как один из лучших жанровых снимков Игоря. Так вот, Андрей утверждал, что на этом, старом уже к тому времени, снимке изображен его баянист из лагеря, только он стал старше и зрение вернулось. Навряд ли это так, но приятно было, что он на это обратил внимание и вспомнил фотографию отца.

Тут уместно будет рассказать, что Андрюша много читал, и в том числе стихи своего деда и отца. Некоторые из них знал наизусть. И не только те, что были написаны ему с сестрой, но и лирические, которые ему просто нравились. Он рассматривал рисунки, сделанные дедом, расспрашивал о его жизни, а отца расспрашивал о войне. Они иногда уходили на прогулку вдвоем, и о чем отец с сыном разговаривали, мы с Леной не знали, хотя нам и было очень интересно.

Но давайте вернемся в года шестьдесят восьмой и шестьдесят девятый, когда Андрей ходил в пятый класс. Людмилу пригласили поехать поработать в этот лагерь и на следующий год, и наш Андрей с удовольствием с ней поехал второй раз. Они с ней в лагере встречались нечасто, он был в среднем отряде, а она занималась своей работой по всему лагерю. И поэтому ей не было известно, что у Андрюши в этот раз в лагере случилась первая любовь. Он влюбился в девочку из своего отряда и просто обмирал, глядя на нее. У него, как у еще маленького мальчика, не было никаких иных мыслей, кроме как побыть рядом, поухаживать, привлечь ее внимание, ну и, может быть, когда-нибудь потом, когда она его полюбит, поцеловать в щечку. Он видел, как папа писал стихи и дарил цветы маме, и это было для него примером. Стихи он пробовал писать, но у него пока не получалось, а вот мысль с цветами крепко засела в его голову.

Он хотел подарить не просто цветок или букет, а что-то такое, что показало бы ей Андрюшину любовь во всей полноте. Я слышала этот рассказ, дополненный потом Леной, и от Людмилы Николаевны, когда она была у нас в гостях, да и сам Андрюша рассказывал мне неоднократно, как был влюблен. Я вспомнила, девочку звали Нина, хотя это ничего не добавляет и не меняет. Ее могли звать и Даша, и Катя, дело было не в ней, а в нашем романтичном мальчике. Он разработал целую тайную операцию, результат которой должен быть прекрасным, неожиданным и показать всем, в первую очередь самой Нине, глубину его чувств.

Итак, наступила пятница – день, когда все отряды идут в открытый кинотеатр на территории лагеря смотреть новый приключенческий или детский фильм. Шли все, так как пропустить такое мероприятие никто не хотел. Андрей сказался больным и попросил остаться у себя в отряде, даже в кровать лег для убедительности. Его долго все уговаривали, включая вожатого отряда, так как ему в этом случае тоже надлежало остаться, чтобы приглядывать за больным. Итак, все ушли, стало тихо, издалека долетали звуки начавшегося фильма. Вожатый заглянул к Андрею в комнату, сказал, что ему надо идти на обход по лагерю, и ушел. Тогда-то наш юный романтик и приступил к выполнению своего тайного плана.

Территория лагеря была большая, помещения состояли из нескольких двухэтажных корпусов, располагавшихся вокруг центральной площади и большого круглого фонтана, как лучи вокруг солнца. Фонтан окружала по периметру клумба больших цветущих роз. Вот к этой клумбе и пошел, крадучись, в свете редких фонарей наш герой, прихватив с собой ножницы. Он хотел срезать не букет, а целую охапку роз и положить цветы у кровати своей избранницы, чтобы, когда она войдет и зажжет свет, они своей красотой и ароматом дали понять Нине, как он в нее влюблен. Нет, не совсем так. Он не хотел раскрывать своего имени, пусть она подумает, помучается, кто же совершил такой удивительный поступок. Это рассказал мне сам Андрей. Ему было недостаточно просто сделать подарок, а хотелось тайны вокруг него…

Розы оказались с шипами, и даже ножницы, которые у него были с собой, с трудом справлялись с толстыми черенками цветов и совсем не помогали избежать их уколов. Он торопливо среза́л цветы и готовые букеты носил почти бегом в комнату Нины, затем бежал обратно, чтобы нарезать еще. Он боялся, что его кто-нибудь заметит, и одновременно был горд своим романтическим поступком. Потом, когда почти вся клумба была обрезана и розы