– Гена, садись, подвезу, у меня дела в твоем районе, – говорит он и, уже усевшись, будто спохватывается: – Извините, Олег Васильевич, на днях заскочу и поговорим, и поиграем.

– Да брось ты извиняться, дела есть дела. Отложим игры до лучших времен.

Соседей по такси Орехов не стесняется и спрашивает, едва захлопнулась дверца:

– У тебя комната сколько квадратов?

– Девять.

Цифра, повторенная за последний месяц не меньше сотни раз, выскакивает, как на отлаженном кассовом аппарате.

– И у меня тоже девять. Давай меняться?

– Как меняться?

– Очень просто. Пойдем в бюро по обмену и оформим документы.

Гена не знает, что ответить. Предложение как-то не воспринимается всерьез. Он считал, что о таких солидных сделках на ходу не договариваются. К тому же он только что въехал в долгожданную комнату, выигранную в хитроумной, но честной комбинации, после которой он зауважал себя. И вдруг ни с того ни с сего…

– Конечно, в твоей квартире кухня побольше, но у меня центр и кирпичный дом. Знаешь, сколько сейчас доплачивают за кирпичный дом?

– Знаю, что доплачивают, но…

Орехов не дает договорить.

– Люди задыхаются в бетонных стенах. А если кухня на несколько хозяев, она всегда будет тесной. Ты же не собираешься всю жизнь куковать в коммуналке, а мою комнату обменять легче. За небольшую доплату всегда можно найти вариант.

Гена согласен, что комнату Орехова обменять легче, но не нравится ему такой разговор на колесах, когда за рулем сидит человек с бычьей шеей и татуировкой на веснушчатой руке, а два других пассажира старательно делают вид, что им ничего не интересно. Сговора, конечно, нет, а все равно неуютно. И он спрашивает:

– У тебя действительно дела на нашем берегу?

– Нет. Придумал, чтобы отвязаться от Бельского.

– Я так и понял. Тогда, может, сойдем в центре, что ты будешь раскатываться взад-вперед.

– С удовольствием. Я просто хотел тебя подвезти. Они выходят из машины возле моста, и Орехов сворачивает к набережной. Гена рассчитывал, что его пригласят в гости, интересно было посмотреть на Елену в роли молодой жены, но Борис, видимо, еще не освоился в чужой квартире. Трудновато, наверно, в его возрасте. Прожить столько лет хозяином и вдруг по собственной глупости оказаться в примаках. Незавидное положеньице.

– Ну, так меняемся?

– Подумать надо.

– О чем здесь думать! Тебе прямая выгода! Ты почитай объявления, чуть ли не в каждом приписка: «Черемушки не предлагать», а здесь, как по заказу, даже окна выходят во двор, а старики страшно не любят шума проезжих улиц.

– Так-то оно так, но почему же тогда сам не разменяешь?

– Неужели и это надо объяснять? Видеть я ее не могу. Боюсь, что сорвусь, а она только этого и ждет.

– Да уж, судя по тому, как она провела раздел имущества…

– Вот именно! Для полного счастья осталось только посадить меня за решетку.

– Они такие.

– Потому и прошу. Она меня ненавидит. А тебе бояться нечего, к тебе у нее претензий нет и быть не может.

– Детей с ней крестить я не собираюсь.

– Правильно. Всю беготню с документами я беру на себя. Готов обивать любые пороги, лишь бы ее не видеть. Ну что – по рукам?

– В принципе, можно. Только дай мне еще ночь на размышления. А завтра созвонимся.

– Ох, тугодум. А может, ты прав, так и надо поступать. – Орехов хлопает его по плечу. – До завтра так до завтра. А сейчас я побежал. Ленка там, наверное, с ума сходит.

3

Документы им оформили быстро. Орехов постарался – подключил многочисленных знакомых и не просто взял на себя основные хлопоты, он полностью освободил Гену от каких-либо забот, а когда дело было сделано, чтобы поставить последнюю точку, пригласил отужинать в ресторане.

Можно было переезжать. Но на работе подоспел аврал, обязательная суета перед началом отопительного сезона. И совсем некстати навалились дожди, нудные, разводящие непросыхающую грязь. Какой уж там переезд! Орехов его тоже не торопил. Когда они сидели в ресторане, Борис несколько раз повторил, что время терпит, и просил только об одном – избавить его от встреч с бывшей благоверной. Размягченный хорошим угощением и доверительным воркованием, Гена пообещал обойтись без его помощи, да и как отказать, когда все остальное Борис провернул в одиночку.

Пока крутился целыми днями на работе, задержка с заселением не тревожила, но стоило появиться свободному времени, и что-то заскребло, заныло – все-таки не в ресторане стоило отмечать новоселье, а в новой комнате, за собственным столом, сидя на собственном диване, и необязательно с Ореховым, можно и без него, с тем же Славиком, например.

И Гена едет в общежитие.

Хорошо возвращаться победителем. Вахтерша приподнимается над стулом, здоровается, в голосе уважение, не сравнишь с прежними временами, когда он заодно с другими обитателями мельтешил перед склочной старухой, а она поглядывала на них свысока, словно на людей второго сорта. И поделом, если разобраться, уважающие себя мужчины не станут задерживаться в этом случайно уцелевшем в центре города полуподвале, прозванном «кошарой», они найдут более достойное место, передохнут годик, от силы – два, и подыщут. А если кто задержался – считай, пропало: пять лет незаметно растягиваются в десять, и чем дальше, тем труднее выбраться. И вязнут, и опускаются, стараясь прикрыть гонором безволие и неприспособленность.

– Что, Гена, соскучились? – тает от внимания дежурная.

– Делишки заставляют. Славик здесь?

Спросил, и от приветливости на лице дежурной ничего не осталось, старушечий рот поджался, глаза словно замерзли.

– Сидят, разговаривают.

В гостях у Славика – один из старожилов «кошары», Сережа. Стол заставлен пустыми пивными бутылками. Теперь Гена понимает причину резкого охлаждения вахтерши. Сережа не в чести у общежитьевских властей, слишком много посторонних шляется к нему, и ведет он себя чересчур вызывающе, хотя и знает, что о всех его выкрутасах докладывается начальству.

– Сидите здесь, балаболите, а вас подслушивают.

– На здоровье, нельзя же стукачей без работы оставлять. А как твои дела, комбинатор?

Гена смотрит на Славика, вроде просил помалкивать про обмен. Сережа понимает его взгляд.

– Это не он мне сказал, об этом вся контора говорит.

– Делать им нечего.

– Здесь ты прав. Твоя ошибка в другом.

– В чем? – торопливо спрашивает удивленный Гена.

– Нельзя потомственному крестьянину пускать корни в городской асфальт.

Вот, оказывается, что его беспокоит, а Гена и впрямь засомневался, начал гадать, в чем его просчет, а тут всего лишь попытка ущипнуть, обыкновенные завидки, потому что сам не способен на такие «ошибки».

– Приходится,