Очевидно, поведение солдат во время комплексных военных действий имеет мало общего с пылом охотников-собирателей, атакующих вражескую стоянку. В комплексных войнах солдат тренируют преодолевать страх, чтобы, как выражается Киган, “посмотреть битве в лицо; лицо это, пусть оно и не будет ни знакомым, ни тем более дружелюбным, все же не должно парализовать их страхом”47.

Командиры, по словам Кигана, обычно считают, что солдаты идут в бой потому, что подчиняются приказам. На самом же деле гораздо большее значение имеют два других фактора. Во-первых, бывают случаи, когда участие в битве может ощутимо повысить шансы на выживание, и отстать от товарищей будет гораздо опаснее, чем присоединиться к ним. Во-вторых, участие в бою позволяет избежать презрения сослуживцев. Военные организации старательно культивируют тесные дружеские связи между людьми. Обычно солдат разбивают на небольшие группы от пяти до семи человек. Чувство товарищества между ними формируется во время тренировок, маневров, ритуальных действий вроде издевательств над новобранцами, совместного противостояния офицерам и бесконечных часов скуки. Некоторые ученые считают, что желание солдат сохранить уважение товарищей объясняется ложными племенными чувствами. Я же считаю, что в основе этого желания лежат скорее нравственные чувства, исходно сформировавшиеся в плейстоцене в ответ на угрозу смертной казни, как мы обсуждали в главе 10.

Солидарность, необходимая для военной эффективности, обусловлена нежеланием подвести товарищей, а уважение к товарищам, в свою очередь, основано на нравственных чувствах, эволюционировавших с целью самозащиты. Также уважение к товарищам появляется в ответ на дедовщину – практику, которая наглядно показывает новобранцу, что над ним стоит коалиционная власть членов его группы. Солдат, показавший себя трусом, рискует быть убитым своими же однополчанами48.

Таким образом, чувство долга по отношению к товарищам способствует военной эффективности. Но некоторые другие эмоции, сформировавшиеся в ходе нашей эволюционной истории, эту эффективность, наоборот, снижают.

Осознанная оценка рисков, лежащая в основе проактивной агрессии, должна удерживать людей от участия в конфронтационных военных действиях. Проактивная агрессия успешна только тогда, когда риск получить ранение при атаке невысок. Конфронтационные сражения, напротив, сопряжены с высоким риском ранений и смерти. Неудивительно, что у дю Пика и Кигана получились такие длинные списки способов, к которым солдаты прибегают для того, чтобы избежать столкновения с врагом. Человеческая психология не очень подходит для солдатского ремесла. Именно поэтому самые успешные армии – это те, которым лучше всех удается подавлять личные интересы военнослужащих с помощью дисциплины или воодушевления. На войне, как говорил Наполеон, “успех на три четверти зависит от личных качеств и отношений и только на одну четверть от соотношения людской силы и техники”49.

В конечном счете сражения происходят по одной-единственной причине: на этом настаивает высшее командование. Мотивация командиров при этом может быть как проактивной, так и реактивной. Командир, тщательно планирующий внезапный налет с конкретной целью, проявляет агрессию проактивного типа. Преимущества такого подхода хорошо иллюстрирует история Александра Македонского. В течение 13 лет, с 336 до 323 года до н. э., Александр возглавлял армию, которая захватила большую часть Ближнего Востока, включая Персидскую империю и ряд королевств вплоть до западных областей Индии. Среди его масштабных военных действий – девять осад, десять сражений и одна крупная кампания. Он не проиграл ни одной битвы. Чтобы вдохновить свои войска, он часто сражался на передовой линии и иногда лично возглавлял атаку. Несколько раз его ранили; его смерть в Вавилоне в возрасте тридцати двух лет была, возможно, следствием старой раны, полученной в Индии. В целом, однако, Александр всегда четко подстраивал свои военные амбиции под силу своей коалиции50.

Политический аналитик Доминик Джонсон и математик Найл Маккей показали, что в истории войн преобладают асимметричные битвы, то есть такие, где силы нападающей стороны значительно превосходят силы противника. Командиры инициируют агрессию, когда они гораздо сильнее врага. Поэтому до недавнего времени тот, кто инициировал сражения (или войны), обычно их и выигрывал51.

Успех командиров, принимающих взвешенные решения о наступлении, легко объясняется с точки зрения эволюционной истории проактивной агрессии: отбор, конечно, будет поддерживать способность правильно оценивать вероятность победы. Однако повторяющиеся победы можно объяснить не только эволюцией. Триумфы командиров также могут быть следствием их высокого интеллекта. Гораздо нагляднее эволюционная теория объясняет другой удивительный феномен – военную некомпетентность.

“Военная некомпетентность” – это термин, который использовал психолог Норман Диксон для обозначения ситуаций, когда командиры проигрывают вопреки своей уверенности в победе. Такие поражения характерны для битв, в которых силы примерно равны (в противоположность асимметричным атакам). Но неожиданные поражения случаются также и в асимметричных войнах последнего времени. Политический аналитик Айвен Аррегин-Тофт классифицировал военные победы с 1880 по 1998 год на основе того, был ли один оппонент “сильнее” другого. “Сильной” он считал сторону, чьи материальные средства по меньшей мере в десять раз превосходили силы другой стороны. Вероятность, что сильная сторона победит, в последнее столетие стабильно снижалась: до 1850 года она составляла 88 %, а после 1950 года – всего 45 %. Почему же командиры вдруг разучились предсказывать победу? Как считают Джонсон и Маккей, основная причина – в том, что со временем у армий появилось гораздо больше возможностей для борьбы с незаконными вооруженными формированиями и партизанскими отрядами52.

Военные ведомства, конечно, стремятся избегать ошибок при принятии решений. Пытаясь понять, какие факторы влияют на вероятность победы, Диксон получил беспрецедентный доступ к документам британской армии за целое столетие, начиная с Крымской войны 1853–1856 годов. Он обнаружил четыре основных признака некомпетентности, определяющих исход сражений: переоценка собственных сил, недооценка сил врага, пренебрежение данными разведки и нерациональное использование человеческих ресурсов53.

Диксон показал, что дополнительно проблему усугубляло коллективное мышление, добавляя к списку еще шесть признаков некомпетентности. Это всеобщая иллюзия неуязвимости, коллективная склонность цепляться за сомнительные, но дорогие сердцу аксиомы, слепая вера в непогрешимую нравственность своей группы, шаблонное представление о враге как об абсолютном зле, с которым нельзя вступать в переговоры (или, напротив, как о слишком слабом, не представляющем угрозы противнике), коллективная иллюзия единодушия группы (основанная на ложной предпосылке, что молчание означает согласие) и самопровозглашенная цензура для защиты группы от информации, которая может ослабить ее решимость (например, от шпионских докладов).

В результате всего этого, когда силы противников более-менее равны, люди (или группы людей), принимающие решения, обычно переоценивают собственный военный потенциал и недооценивают силу противника. Примерно в половине случаев это приводит к катастрофе.