- Чем скорее они поймут, тем лучше, - бормотал он, скручивая коляску в ком металла и пластмассы.

Та девочка выглядела даже года на четыре, значит ей давно уже пора топать на своих двоих и забыть про соску.

- Чем скорее они поймут, - повторил он.

Даррел вышел из торгового центра и зашвырнул изуродованное детское приданное четырёхлетней давности в мусорный бак. Даррел задумался:

Не слишком ли он далеко зашёл?

Он убеждал себя, что воспитывает исключительно плохих детей для их же пользы и что без него, они покатились бы по наклонной. Однако он признавал: ему хоть немного, но нравилось наказывать детей. Наказывать, чтобы причинять им боль.

Может быть, он стремился отомстить?

А что, если наказывать нужно не детей, а родителей? Таких родителей, как он сам, которые упустили своих детей, вконец избаловали их. Может, мало учить одних детей и стоит поучить их родителей?

- Дай-ка, я ещё глотну, мам.

Даррел повернулся так резко, что едва не сломал себе шею.

Вот его живой ответ на вопрос.

Перед ним мать и дочь. Обе в совершенно одинаковых, коротких, до невозможности обтягивающих голые сиськи майках, обе в мини-юбках, таких крошечных, что уверенно можно сказать: эти двое не надели трусов и недавно выбрили себе лобки. Обе курили и передавали друг другу бутылку "Crown Royal". Девочке на вид не дашь больше двенадцати. Ясно, проститутки... такие же, как его милая дорогая дочка Линда.

Её нашли мёртвой на улице, из вены торчала игла, а из её вагины ещё сочилась сперма всех мужиков, с которыми она трахалась той ночью, более дюжины.

Даррел хотел кричать, он разрывался от желания орать так громко, как только может. Родители ищут лучшей жизни для своих детей, отцы и матери направляют детей, не дают им повторять ошибки, которые совершали их родители, а то, что делает эта мать - чудовищно!

Её следует наказать.

Как она позволила собственному ребёнку такое?

Даррел хотел растерзать эту женщину, он бы показал её дочери, что происходит с теми, кто торгует собственным телом.

Он потянулся в карман и сжал в одной руке охотничий нож, а в другой кольт.

- Чем скорее они поймут... - бормотал он, следуя за ними.

- Малыш, может вернёмся в мотель, расслабимся, пыхнем по последней и выгребем обратно, а, как тебе?

- Круто, мне как раз надо взбодриться, чё-то хреново.

- Да, давай взбодримся, зайка. Сегодня в городе большой тусняк, клиентов на улицах будет пруд пруди, значит и бабла тоже немерено.

Даррел почувствовал, как к горлу подкатила тягучая желчь. Он изо всех сил держался, чтобы не наброситься на них прямо сейчас. Нужно дождаться, когда они останутся наедине. Он шёл за ними по темноте, след в след. Мать присела помочиться у тротуара и Даррел успел нырнуть в кусты неподалёку. Вонь мочи, струящейся по сточной канаве, резанула ему нос, внутри всё перевернулось. На этот раз его вырвало. По счастью, те двое уже оказались достаточно далеко и не увидели, как Даррел упал на колени и выблевал завтрак в ту же сточную канаву. Потом он поднялся и вновь пошёл за ними. Его трясло от ярости. Даррел думал о своей любимой дочери. Её истерзанный анус и вагину покрывали бесчисленные кровоподтёки, соски изорваны зубами, спину, ягодицы испещряли рубцы и порезы, горло посинело от удавок извращенцев.

Даррел не верил, что его дочь умерла сама.

Когда судмедэксперт сказал, что многие из синяков Линда получила уже давно и они постепенно заживали, Даррелу тоже стало плохо. Те синяки она заработала в разное время и от разных мужчин - подарки её профессии. И вот к чему шла та двенадцатилетняя девочка, к чему её вела мать. К жизни, в которой игла с героином или остановка сердца стали бы величайшей милостью свыше. Заскрежетав зубами, Даррел раскрыл охотничий нож. Девочка шла и всё время оглядывалась, впивалась глазами в темноту, будто бы чувствовала, что там скрывается он. Вероятно, она делала так всегда и особенно под кокаином.

Потом они свернули за угол и мать принялась искать в сумке ключи. Они подошли к двери одного из захудалых номеров. Даррел тоже приблизился. Пьяные, обкуренные мать и дочь ввалились в номер. Они, конечно, не увидели, как огромный незнакомый старик выпрыгнул из-за ближайшего автомобиля и бросился к ним. Даррел втолкнул их в комнату и захлопнул дверь.

Он связал обеих скотчем, но оставил свободными ноги матери, для неё он приготовил кое - что особенное. Рот ей затыкать тоже не стал, пусть дочь слышит её крики.

- Не трогай мою мать! - орала девочка.

Потёки туши у неё на лице, будто превратились в чёрные слёзы, размазанная помада в кровоточащие шрамы.

Даррел по локоть загнал руку в истасканную вагину её матери.

- Пожалуйста, не трогай маму!

Даррел кромсал её детородные органы и с каждым рывком внутри у неё что - то мокро отвратительно раздиралось. Даррел сунул ей в прямую кишку бутылку "Crown Royal", где она раскололась. Он врезался в эту падшую тварь до тех пор, пока обе её дырки не превратились в одну сплошную брешь, исторгающую кровавые потоки на пропитанный мочой ковролин номера. Женщина больше не кричала, только стонала, она впала в забытьё. Из распахнутых неподвижных глаз катились слёзы. Слёзы на её лице окрашивались в коричневый, смешиваясь с дерьмом Даррела. После всего, он испражнился прямо на неё.

- Ты этого хочешь? Хочешь кончить так же? Хочешь, как мама? - рычал он девочке.

Та визжала.

- Вернись в школу, берись за ум. А нет - устрою тебе ад пострашнее.

ЧМОК!

Из истерзанного нутра женщины Даррел вытянул руку. Всю в крови, дерьме, ошмётках плоти. Даррел скривился, поискал, где можно её вымыть и ушёл в ванную. На полу, залитом кровью, стенали мать и дочь. Из ванны Даррел вернулся с открытым ножом.

- Смотри, девочка, как поступают с блядями.

Даррел схватил женщину за волосы, перевернул на спину, сел сверху и принялся отрезать ей груди, та снова заорала. Даррел оттянул её грудь и вгрызся в тело ножом до самых рёбер. Он кромсал её и кромсал до тех пор, пока начисто не оторвал грудь. Он орудовал ножом около часа. Стены крошечного номера сотрясались от душераздирающих криков. Мать девочки извивалась и дёргалась. Даррел сделал круговой надрез у неё на лице и принялся сантиметр за сантиметром сдирать с неё кожу. Когда он наконец собрался уходить, то взял