Шрифт:
Закладка:
– Один нюанс, – прервал меня Радаев. – Пятьдесят тысяч золотом – это пуда три. В чемоданчике не унесешь…
– Но и не тонна же? – сказал я. – Золото – штука тяжелая, но компактная. Три пуда занимают не так уж много места. Кольвейс мог рассчитывать, что немцы сюда вернутся. После Орловско-Курской дуги немцы уже не проводили крупных контрударов, а вот локальные случались. Иногда они даже ненадолго захватывали освобожденные нами территории, приходилось их опять выбивать. В сводках упоминается, что немцы как раз и планируют в здешних местах контрудары, чтобы не пустить нас в Польшу. Если бы они сюда вернулись, Кольвейс, найди он клад, мог бы использовать… да хотя бы ни о чем не подозревающих солдат. Упаковать золото в стандартные саперные ящики, как они поступили с архивом, вывезти их под видом ценного секретного груза. Солдаты, конечно, вмиг определят, что ящики чертовски тяжеленные, но кто будет задавать вопросы офицеру? В особенности когда речь пойдет о ценном, секретном грузе? Вполне реальный план…
– А Жебраку ты какое место во всем этом отводишь?
– Он тоже охотился за кладом – с помощью своего умения. И как-то вышел на Кольвейса, умение пошло на умение…
– Колдовские войны? – хмыкнул Радаев. – В этой глуши?
– Вот в глуши как раз гораздо больше шансов, что эти войны останутся незамеченными, чем если бы дело происходило в каком-нибудь большом городе, – серьезно сказал я. – Мы же исходим из того, что все – правда… Кстати, в большом городе, вдали от лесов, почти невозможно действовать волкам и Садяржицам… Итак. Началось то, что за неимением лучшего назовем колдовской войной, Жебрак достал Кольвейса, а потом и Эльзу, которая могла и проговориться нам о кладе. Ну а потом… Сами знаете, что было потом. Может быть, Кольвейс с Эльзой нашли клад. В этом случае они его должны были оставить на прежнем месте – как бы они его перевезли в другое место? Находясь на нелегальном положении, не располагая транспортом, даже паршивой тачкой? Может быть, клад нашел Жебрак, у него-то как раз есть лошади, повозки, и никто не обратит внимания, если он будет везти какие-то мешки или ящики, никто не станет останавливать и досматривать груз… Однако чутье мне подсказывает, что клад все еще в тайнике…
– Ну, что тебе сказать… – протянул Радаев. – Всегда знал, Чугунцов, что разыскник ты хороший. Убедительную версию построил, логически непротиворечивую. Правда, есть в ней неясности, темные места. Вот, например: зачем Жебрак хотел вывести из игры Барею и Липиньского? Они-то ему чем мешали? Они вообще не в игре…
– Согласен, темные места есть, – сказал я. – Но и над ними можно подумать…
– А вот этого не надо! – сказал Радаев напористо, приказным тоном. – Только не хватало и кладом заниматься, пусть даже он, допустим, вполне реальный… и лежит на прежнем месте. У нас своих забот полон рот. Об архиве нужно думать в первую очередь. Конечно, пятьдесят тысяч золотом – вещь заманчивая. Не одну танковую колонну можно на них построить. Но искать клады не наше дело… и не Гармаша. Знаешь что? Напиши в темпе вальса убедительный документ – все реальные, без капли мистики, сведения о кладе, твои соображения по поводу того, что Кольвейс ударился в кладоискательство, приведи как пример того интенданта. Приложи рукопись Косач-Косачинского. А я отнесу все Граевскому. Клад – сугубо внутреннее дело, пусть им НКВД и занимается. Чем черт не шутит…
– А может, не стоит тратить время, если можно проще и быстрее? – спросил я, чувствуя знакомый охотничий азарт.
– Ты что имеешь в виду? – цепко глянул на меня Радаев.
– Да появилась шальная мысль… – сказал я. Азарт крепчал. – Если допустить, что этот незадачливый пан Ксаверий не бредил на смертном одре, а имел в виду нечто конкретное… В этой истории есть Хронос! Если я тяну пустышку, все проверить очень легко – поехать на машине за несколько километров, саперного инструмента там достаточно…
– Ну-ка, ну-ка! – с нешуточным оживлением воскликнул Радаев.
…Мы втроем, Радаев, Федя Седых и я, стояли на третьем этаже палаца перед дверью, мастерски сколоченной из потемневших досок, снабженной массивной бронзовой ручкой, за долгие десятилетия почти почерневшей, узкой, но достаточно высокой, чтобы человек вошел в нее, не пригибаясь. Пониже ручки висел здоровенный замок, покрывшийся ржавчиной, из-под которой кое-где проступали глубоко вдавленные буквы – клеймо фабриканта, прочитать можно было лишь окончание фамилии «ЛОВЪ» и «делий» (явно там стояло «металлоизделий»). Дверь, в которую никто не входил восемьдесят с лишним лет – или нет?
Не было нужды торчать истуканами, нетерпение подгоняло. В руке у меня был немецкий саперный ломик, взятый у Фединых орлов – короткий, в полметра, один конец расплющен, загнут и раздвоен, второй выполнен в виде массивного острия, на этом конце глубоко отчеканен фашистский орелик и дата: «1942».
Я прицелился ломиком и быстро сковырнул ту скобу с отверстием для дужки замка, которая была прикреплена к двери. Замок не упал на пол, повис на той скобе, что прибита к широкому косяку. Потянул на себя бронзовую дверную ручку. Следовало ожидать, что придется приложить изрядное усилие из-за заржавевших дверных петель, высоких и толстых железных трубок. Однако дверь поддалась легко и распахнулась без малейшего скрипа – определенно петли совсем недавно были очищены от ржавчины и обильно смазаны…
Открылась довольно большая комнатка и механизм часов выше человеческого роста – огромные массивные шестерни, горизонтальные и вертикальные, зубчатые колеса, валики с глубокими прорезями…
А меж ним и дверью стояли деревянные ящики защитного цвета, сколоченные и выкрашенные по-немецки добротно, прямоугольные, на коротких торцах удобные ручки для переноски. Немцы такие использовали не только для хранения взрывчатки. Вот уж этого я
