Перед нами стояла высокая женщина, закутанная в черный шелковый плащ со спущенным на лицо черным покрывалом.

– Ну вот – это моя дочь Анна, – сказал он, обращаясь к Жанне. – Вы – Жанна, она – Анна, хорошо было бы, если бы вы подружились и «благодать» царила бы в вашей мастерской, – продолжал он, смеясь. – Ведь Анна значит по-гречески – благодать. Она очень покладистого и доброго характера, моя любимая благодать.

Анна откинула с лица свое черное покрывало, и… мы с капитаном так и замерли от удивления и восторга.

Бледное, овальное лицо с огромными черными глазами, черные косы, лежавшие по плечам и спускавшиеся ниже талии, чудесный улыбающийся рот и белые, как фарфор, зубы. Протягивая Жанне свою изящную руку, Анна сказала низким приятным и мягким голосом:

– Мой отец очень хочет, чтобы я научилась трудиться не только головой, но и руками. Я несколько лет сопротивлялась его воле. Но на этот раз, узнав, что моей учительницей будет женщина с детьми, перенесшая страшное горе, я радостно и легко согласилась, даже сама не знаю почему. Не могу сказать, чтобы меня пленяли шляпы и дамы, – продолжала Анна, смеясь, – но что-то интуитивно говорит мне, что здесь я буду полезна.

Ее французская речь была чиста и правильна. Она сбросила глухой плащ и оказалась в простом, но элегантном белом шелковом платье и черных лакированных туфельках, необыкновенно маленьких для ее большого роста.

Не знаю, длинными ли косами, крошечными ли туфельками, стройностью ли фигуры или какой-то особенной элегантностью манер, но чем-то Анна напомнила мне Наль. Я не удержался и прошептал: «Наль, Наль».

– Что такое? Что ты говоришь? – тихо спросил меня капитан. И. взял меня под руку и спросил тоже:

– Левушка, что ты шепчешь? Это не Наль, а Анна. Приди в себя и не осрамись, когда нас будут ей представлять. Руки не целуй и жди, пока она сама не протянет тебе руку. А то, пожалуй, ты еще задрожишь, как при встрече с Хавой, – улыбнулся он мне.

– Шехерезада! Вся моя жизнь теперь не иначе как сказка. Можно отдать полжизни, чтобы быть любимым одну ночь такой женщиной, – восхищенно произнес капитан.

Отец знакомил Анну со всеми по очереди, она внимательно смотрела каждому в глаза, подавая руку с легкой улыбкой, но истинное внимание ее привлекли дети, въехавшие верхом на верзиле. Анна подошла к детям, протягивая им руки.

Малютки смотрели на нее во все глаза; девочка потрогала ее косы и спросила:

– Почему ты, тетя, такая черная? Тебя покрасили сажей?

– Нет, – засмеялась Анна. – Это отец наградил меня таким цветом волос. Но скоро я буду седая, и ты перестанешь бояться моих кос.

Наконец очередь дошла и до нас.

Первым был представлен капитан. Он низко поклонился и пожал протянутую ему руку, глядя прямо в лицо Анне, которая на сей раз опустила глаза; на щеках ее разлился легкий румянец, и мне показалось, что на нем мелькнуло выражение досады.

На И. Анна взглянула пристально, и ее черные глаза вспыхнули, точно факелы.

– Вы тот друг Ананды, конечно, о котором он мне писал в последнем письме? Я очень счастлива встретить вас. Надеюсь, что до приезда Ананды вы окажете честь нашему дому и посетите нас.

– Я буду счастлив навестить вас, если ваш отец ничего не имеет против, – ответил И.

– Вы думаете, что моя турецкая внешность имеет что-либо общее с восточным воспитанием? Уверяю вас, нет. Более свободолюбивого и отзывчивого отца не сыскать во всем мире. Это первый мой, да и всех моих сестер и братьев, друг и помощник. Каждый из нас совершенно свободен в выборе своих знакомств.

Единственное, чего не терпит мой отец, – это праздная жизнь. Я одна в нашей семье еще не зарабатываю денег. Но теперь и я поняла, что мне необходимо общаться с людьми, внося свою посильную лепту в серый день, – говорила Анна, пользуясь тем, что Жанна и отец продолжали осмотр спален.

– Разрешите мне представить вам моего двоюродного брата Левушку Т., – сказал И. – Он, как и я, друг Ананды и Флорентийца, о котором думает день и ночь, – прибавил И., подталкивая меня вперед. – Быть может, вы позволите нам вместе навестить вас; мы с Левушкой почти не разлучаемся, так как он несколько нездоров сейчас.

– Я буду очень рада видеть у себя вас обоих, – любезно ответила Анна, протягивая мне руку, которую я слегка пожал.

– А, попались, молодой человек, – услышал я позади голос Строганова. – Анна, наверное, уже почуяла в вас писателя. Она ведь сама неплохая поэтесса.

Пишет для детей сказки прекрасно, но не соглашается их печатать. Ее произведения все же очень известны в Константинополе. Держу пари, что она уже вас околдовала. Только вы ей не верьте, она у нас вроде как без сердца.

– Отец, ты так сконфузил молодого писателя, – если он действительно писатель, – что он тебе, несомненно, отомстит, изобразив тебя по крайней мере константинопольской достопримечательностью, – сказала Анна, громко, но очень мелодично рассмеявшись.

К ней приблизилась Жанна, обе женщины отошли к окну, и о чем они говорили, я не знаю. Анна стояла к нам профилем, и все четверо мы смотрели на нее.

Мне вспомнился благоуханный вечер в саду Али: вспомнились темные, но не черные косы Наль, ее зеленые глаза и три других мужских лица, смотревших на нее неотрывно с совершенно разным выражением.

Так и сейчас – капитан напряженно смотрел на Анну и видел в ней только физическое очарование гармоничных форм. Знакомое мне выражение хищника светилось в его желтых глазах; он подался вперед и напоминал тигра, следящего за добычей.

На лице И. разлились мягкость и доброта, точно он благословлял Анну, и у меня мелькнуло в сознании: «благодать».

Отец глядел задумчиво и печально на свою дочь, точно он страдал от какой-то тайной боли своей дочери, которой не мог помочь и которая бередила его сердце.

Я же весь пылал. В голове моей мелькали мысли, они кипели, точно волны наскакивая друг на друга. Я мысленно видел Ананду подле высокой фигуры Анны и думал, что никто другой не мог быть избран ею, если она близко знала такого обаятельного красавца с глазами-звездами.

Я совершенно забыл обо всем; я видел только Ананду, вспоминал его необычайный голос, и вдруг у меня в ушах он зазвенел, этот голос:

«Не всякая любовь связывает плоть людей. Но плоха та любовь, что связывает рабски дух их. То будет истинной любовью, когда все способности и таланты раскрываются к творческой деятельности, где освобождается дух человека».

Слуховая иллюзия была так сильна, что я невольно бросился вперед, чтобы увидеть Ананду из окна. Но железная рука И. меня крепко держала.

Капитан повернулся на произведенный мною шум.

– Вам дурно, Левушка! Как вы бледны!