Шрифт:
Закладка:
Дачесс встала в полный рост, сбросила рюкзак, едва не прожгла Мэри-Лу взглядом, чтобы через мгновение двинуться к ней. Девчонки расступились. И Эмма, и Келли, и Элисон Майерс — все были наслышаны о Дачесс.
— Может, и мне свою хохму расскажешь, Мэри-Лу?
Сбежались мальчишки, стали плотным кольцом.
Мэри-Лу не смутилась, не попятилась. Она даже ухмылку сохранила.
— От тебя мочой воняет.
— Что?
— Ты в постель мочишься. Всё, хватит с нас. Больше тебе в нашем доме не жить. Мама сегодня утром твое постельное белье в стирку отправила — я сама видела. Ты обмочилась, как старая маразматичка.
Прозвенел школьный звонок.
Никто не двинулся с места.
— Ну да, так и есть.
Вокруг зашептались, захихикали. Послышались возгласы, но Дачесс не разобрала слов.
— Ты это признаешь?
— Конечно.
— Видишь, Келли? Я правду говорю, — выдала Мэри-Лу и хотела уже идти в класс вместе с остальными.
— А сказать, зачем я это сделала?
Все разом повернули головы.
Не представляя, чего ждать, Мэри-Лу напружинилась.
— Я это сделала, чтобы твоего папашу от своей постели отвадить.
Гробовое молчание.
— Ложь, — выдохнула Мэри-Лу.
Келли с Эммой попятились от нее.
— Врешь, дрянь, гадина! — взвизгнула Мэри-Лу и бросилась к Дачесс.
Мэри-Лу умела толкаться и пихаться, да еще, пожалуй, дергать за волосы. Этим арсенал ее приемов ограничивался. Что на школьном дворе можно нарваться на ту, которая вне закона, ей и не снилось.
Дачесс вырубила ее одним резким ударом.
Мэри-Лу рухнула на колени. Блеснул в траве выбитый зуб, изо рта закапала кровь. Завопили многочисленные свидетели.
Невозмутимо, сверху вниз, Дачесс смотрела на свою жертву, почти желая, чтобы Мэри-Лу встала на ноги, чтобы можно было продолжить.
Но Мэри-Лу не встала. Зато прибежали взрослые — двое учителей и директор. Увидели Мэри-Лу с окровавленным ртом, отметили и хищный взгляд, и усмешку пришлой хулиганки. Потащили Дачесс в школу, принялись звонить Прайсам и Шелли.
Дачесс оставили одну. В ожидании решения она мечтала: вот бы в коридоре возник Хэл, разрулил бы ситуацию, подтер, где Дачесс напачкала. В окне синело небо Монтаны. Дачесс думала об Уоке, гадала, каково кейп-хейвенское небо сегодня утром, когда снова всё изменилось.
Вошел мистер Прайс, обнимая за плечи плачущую жену.
— С нас довольно, мы их у себя дома больше не потерпим, — повторяла миссис Прайс, всхлипывая. Казалось, будь в ее силах умертвить Дачесс взглядом, она бы это сделала.
Мистер Прайс тоже разок сверкнул глазами, и Дачесс показала ему средний палец.
Шелли шагнула к ней, обняла. Дачесс замерла, не ответила объятием.
Потом взрослые долго совещались в директорском кабинете. Золоченая табличка на двери была с виду такая тяжелая, что Дачесс казалось, она и звуки не пропускает. Сквозь невнятный гул прорывался только один голос — высокий, резкий. Миссис Прайс выстреливала фразами вроде «вон из моего дома», «никаких «еще на одну ночь» и «безопасность моих детей — это главное».
В кабинет вызвали Дачесс. Она чуть не столкнулась с выходившими Прайсами. Оба отвернулись, словно Дачесс и не жила с ними под одной крышей.
Шелли спросила, правда ли это — насчет мистера Прайса. Дачесс ответила честно: нет, это неправда, она обвинила мистера Прайса в домогательствах, чтобы Мэри-Лу заткнулась. Шелли защищала Дачесс, до последнего не сдавалась, хоть и понимала, что все бесполезно.
Директор бушевал. Бросался ничем не подкрепленными утверждениями: у них в школе, мол, жестокости места не было, нет и не будет, и такие, как Дачесс, им тут не нужны.
Для баланса Дачесс и ему показала средний палец.
— Ты в порядке? — спросила Шелли, когда они вышли во двор.
— Жива — и ладно.
Дачесс не хотела оставлять Робина в школе одного.
За весь путь до дома Прайсов она больше ни слова Шелли не сказала.
Миссис Прайс, вся на нервах, ждала в кухне. Мистер Прайс повез Мэри-Лу в больницу — пусть там проверят, нет ли других телесных повреждений, и остановят кровотечение. Со стороны миссис Прайс последовали угрозы — как юридически обоснованные, так и ни с чем не сообразные. Затем Дачесс было велено собирать пожитки. Она справилась быстро — чемодан с первого дня лежал нераспакованный.
Миссис Прайс, то и дело прикладывая к глазам платочек, с крыльца следила, как уходит Дачесс, не удостоившая ее более ни единым словом.
Шелли повезла Дачесс к себе на работу. Ехали в полном молчании. В кабинете Шелли взялась звонить, а Дачесс, устроившись на старом деревянном стуле и глядя на часы, просто ждала.
В три пополудни Шелли куда-то уехала, перепоручив Дачесс двум пожилым сослуживицам, которые каждые десять минут взглядывали на нее и улыбались.
Шелли привезла зареванного Робина.
К пяти вечера место для них было найдено. Сил на эмоции у Шелли не осталось. Ее ждала еще сотня папок с личными делами детей, битых жизнью не менее жестоко, чем Дачесс и Робин.
— Поживете пока в групповом доме, — тусклым голосом сказала Шелли.
Дом был огромный, в античном стиле; среди дорических колонн Дачесс чувствовала себя букашкой.
Перед домом — целый акр ухоженного газона, вдали трепещет осиновая роща, кислотно-зеленая на фоне весеннего неба. Дачесс и Робин остались на скамейке — глядеть, как самолетики расчерчивают небо. Шелли утрясала дела с огромной чернокожей женщиной. Звали ее Клодетта, и она в этом доме заведовала всем, чем только можно заведовать.
Робин молчал. В Центр для трудных подростков — так называлось их новое жилье — ехал с покорной обреченностью, но на месте занервничал, и напрасно Дачесс пыталась удержать его ручонку — он все время вырывался.
— Прости, — сказала она с такой тоской, что Робин на мгновение приник виском к ее плечу.
Во дворе они были не одни. Группа девочек вела замысловатую игру с мячом, тремя обручами и битой. Дачесс наблюдала минут двадцать, но правил так и не уяснила. Зато она легко читала по глазам. Здесь собрались такие же, как они с Робином, — проклятые судьбой. Ни улыбок, ни кивков — только желание дотянуть до вечера. Ибо это само по себе — чудо. С противоположного тротуара глядела на играющих молодая женщина. Она держала за руку девочку примерно лет Робина, напряженность в лице выдавала в ней бывшую воспитанницу Центра.
Получасом позже они сидели в столовой, где пахло сотнями обедов, которыми давились сотни детей. Робин не ел, только размазывал еду по тарелке.