Летом этого года Союз журналистов включил меня в состав туристской группы, поездка которой в Англию сроком на 12 дней назначена на 8 октября.

28 сентября тов. Базарнов из Союза журналистов сообщил мне, что после согласования с Выездной комиссией я в состав журналистской группы все же не включен.

Это — выражение политического недоверия ко мне без указания причин, и я с этим примириться не могу. Я знаю, что в соответствующих органах против меня ничего не имеется. Думаю, что имею моральное и политическое право просить Выездную комиссию сообщить мне о причинах ее решения.

Хочу добавить, что поездка в Англию связана для меня не только с туризмом, но и с моей профессиональной работой в качестве журналиста-международника, и, следовательно, принесла бы ту или иную пользу государству».

Такое же письмо Эрнст Генри отправил и в Выездную комиссию при ЦК КПСС, которая давала советскому человеку право пересечь государственную границу. Она решала, кому можно ездить, а кому нельзя. На каждого выезжающего, кроме высших чиновников, посылался запрос в КГБ. Чекисты, покопавшись в архиве, давали два варианта ответа: в благоприятном случае — «компрометирующими материалами не располагаем», в неблагоприятном, напротив, сообщали о наличии таких материалов, ничего не уточняя.

В принципе окончательное решение должны были принимать руководители Комиссии ЦК партии. Они имели право пренебречь мнением КГБ и разрешить поездку за рубеж. На практике в аппарате никому не хотелось принимать на себя такую ответственность. И спрашивать КГБ, какими именно «компрометирующими материалами» там располагают, тоже не решались. Люди становились «невыездными», не зная, в чем они провинились.

«Невыездной» — это было тяжкое клеймо. Самое ужасное состояло в том, что никому не объясняли, почему его не выпускают в командировку за рубеж. Конечно, облеченный доверием партии руководитель такого крупного учреждения, как академический институт, мог кое-что сделать для своего подчиненного, например попросить выпустить его под свое личное поручительство. Да только не каждый директор желал рисковать. А вдруг ненадежный работник возьмет и останется на Западе? Не зря же у КГБ к нему претензии. Тогда сам потеряешь и должность, и партбилет.

В советские времена далеко не все ученые-международники видели страны, о которых писали. Многие доктора наук из ИМЭМО за границей никогда не были. Во-первых, тогда вообще мало ездили, во-вторых, хватало и невыездных ученых, которых по анкетным причинам или же из-за «сомнительных» высказываний в принципе не выпускали из страны.

В июле 1959 года Комиссию по выездам переименовали в Отдел кадров дипломатических и внешнеторговых органов ЦК КПСС. В мае 1965 года это подразделение ЦК стало называться Отделом по работе с заграничными кадрами и выездам за границу.

Когда речь шла о туризме, выезжающему за границу требовалось разрешение местных партийных органов. Но партийные секретари как могли противились поездкам за границу, во-первых, по идеологическим соображениям — нечего соприкасаться с капиталистической действительностью, во-вторых, из чувства страха. В случае побега тех, кого они выпустили, им предстояло отвечать.

Когда в Выездной комиссии при Московском горкоме увидели личное дело Эрнста Генри… Сын купца, еврей, беспартийный, в 1953 году был арестован, много лет прожил в Германии и Англии… Как же можно выпускать за границу такого человека?

У другого бы руки опустились. Но Эрнст Генри с его темпераментом и верой в торжество коммунистических идей продолжал добиваться справедливости. Он решил обратиться к секретарю ЦК Отто Вильгельмовичу Куусинену, который ведал международными делами.

Руководитель финских коммунистов, Куусинен нашел приют в Москве и сделал большую карьеру в Исполкоме Коминтерна. Его должность в разные годы называлась по-разному, но на протяжении почти двух десятилетий он руководил мировым коммунистическим движением. Куусинен, владевший несколькими языками, проворачивал огромный объем бумажной работы. При Хрущеве на Июньском 1957 года пленуме ЦК Отто Вильгельмович был избран секретарем и членом Президиума ЦК. Неамбициозного и полезного Куусинена Никита Сергеевич ценил.

Эрнст Генри написал ему письмо от руки. Перепечатал. Подготовил конверт с обратным адресом и 26 сентября 1963 года отправил:

«Глубокоуважаемый Отто Вильгельмович!

Я журналист-международник Ростовский С. Н. (псевдонимы А. Леонидов, Эрнст Генри). Лауреат премии Воровского за 1961 год.

Обращаюсь к Вам по важному для меня вопросу.

Коротко о самом себе (только главные данные). В 1920 году — международный курьер КИМ. С того же года был членом КПГ. Неоднократно арестовывался в Германии по политическим делам. В 1933–1935 гг. — автор изданных в разных странах книг „Гитлер над Европой“ и „Гитлер против СССР“. В 1941–1946 гг. — и. о. представителя Совинформбюро в Англии и главный редактор советской газеты в Лондоне.

2 марта 1953 года арестован МГБ. 13 февраля 1954 года реабилитирован и освобожден.

В последние годы постоянный автор „Нового времени“, „Мировой экономики“, „Коммуниста“, „Литературной газеты“ и других изданий. Опубликовал ряд работ, в 1963 году книгу „Есть ли будущее у неофашизма?“

Хорошо меня знают Сергеева Н. С., Шейдин Л. М. /Лев Максимович/, Арбатов Ю. А., Хавинсон Я. С., Уильям Галлахер, Майский И. М.

Одна из моих недавних работ („Стратегия реванша“) издана в Англии издательством Компартии Великобритании, в США — издательством Компартии США. В 1962 году я был в числе четырех советских участников теоретической конференции „Проблемы мира и социализма“ на тему об антикоммунизме.

Дело мое вот в чем.

Летом этого года я просил Союз журналистов включить меня в состав туристской группы, поездка которой в Англию сроком на 12 дней назначена на 8 октября. Это было сделано. 23 сентября мне, однако, сообщили, что после согласования с Выездной комиссией я в состав группы все же не включен.

На следующий день я обратился в КГБ СССР, где обо мне хорошо знают. Меня заверили, что против меня ничего не имеется. Оказалось, что решение было принято Выездной комиссией не при ЦК, а при МК КПСС. Когда я туда обратился, мне сказали (тов. Громовик), что в Англии сейчас создалась „неблагоприятная обстановка“ и что „возможны провокации“.

На мой вопрос, почему же в таком случае я считаюсь недостаточно опытным, чтобы дать отпор провокациям, а в то же время разрешена поездка лицам без всякого заграничного опыта, вразумительного ответа не последовало.

Совершенно ясно, что это решение свидетельствует о недоверии ко мне. Смириться с этим я не могу. Если бы это произошло во времена Сталина, у меня не было бы выхода. Но ведь теперь времена иные.

Прошу Вас, Отто Вильгельмович, помочь мне выяснить, в чем причина недоверия ко мне, и дать мне возможность ответить за себя».

Эрнст Генри