тг: Назвали бы вы тогда “сырьем” Холли Рэндольф?

сц: Слушайте, если вы это записываете – пожалуйста, но публично цитировать меня в связи со всем этим нельзя. (Пауза.) Холли Рэндольф могла бы им быть, будь она девушкой другого склада. Девушку похлипче запросы Хьюго поломали бы и все, она превратилась бы в его игрушку или что-то в этом роде. Но Холли была сильная… Поэтому мы ее на эту роль и взяли. (Пауза.) Я ничего такого не слышала – что она спала с Хьюго или что между ними хоть что-то такое было. А если она с ним спала, то была очень осмотрительна.

тг: Как вы думаете, что произошло с Холли во время съемок “Яростной”?

сц: У меня нет оснований подозревать, что произошло нечто неподобающее. Фильм-то для нее ого-го сколько сделал – в смысле карьеры. Сомневаюсь, что ей было на что жаловаться.

тг: Как вы думаете, могло ли случиться так, что… некое происшествие было замято, а вы об этом не прослышали?

сц: Я не прослышала? Я все-таки была продюсером этого фильма. (Пауза.) Но, как я уже говорила, это фильм, это Хьюго. Все возможно. А меня во время съемок часто в Лос-Анджелесе не было. Так что да – наверное, небольшая вероятность есть.

тг: Почему вы говорите “небольшая”?

сц: Ну, потому что… Казалось, что Холли в порядке. На вид ее поведение было слишком нормальным, чтобы кто-нибудь из нас заподозрил дурное.

тг: Она… разумеется, очень хорошо умеет делать вид. Можно даже сказать, что это входило в ее обязанности.

сц: И все равно – я бы удивилась.

тг: Как вы думаете, кто-нибудь другой из тех, кто был занят в производстве фильма, мог знать о чем-то, что происходило с Холли?

сц: Ну, если бы она рассказала своему агенту, я бы точно об этом услышала. (Пауза.) Кажется… кажется, тогда они довольно тесно общались с Сарой. Они жили дверь в дверь в этих квартирах, которые сдают на время съемок. Они были… они казались друзьями.

тг: Но Сара вам ничего не говорила?

сц: Нет. И я уверена, что Сара сказала бы, если бы о чем-то подозревала.

тг: Почему?

сц: Потому что на нее всегда можно было положиться – с того момента, как я взяла ее на работу. Мы были командой. Ну какой ей был резон что-то такое от меня скрывать?

Глава 41

Разумеется, Сильвии я об этом ни слова не сказала. Потому что говорить было почти нечего. Что я видела, как два человека заходят в лифт, направляясь в номер Хьюго? Это вообще можно было подать как обычное дело. Женщин постоянно приглашают в гостиничные номера.

Но мое молчание было моим наказанием. Остаток съемок я прожила, парализованная испугом. Прошли дни, прежде чем я увидела и услышала Холли, хотя она жила от меня в одном шаге. За выходные она так и не ответила на мое смс, и я от этого испытывала то беспокойство (по-прежнему ли она хочет дружить?), то облегчение (будь что не так, она бы обязательно мне сказала).

Я написала ей еще одно обтекаемое сообщение.

Если тебе от меня что-нибудь нужно или хочешь поговорить, только скажи.

Но снова ничего.

Казалось чуть ли не абсурдом, что впереди у нас была еще одна съемочная неделя. В понедельник мне пришлось провести бóльшую часть дня в офисе, и я лишь мельком увидела, как она уходит со съемочной площадки, когда пришла туда сама. Во вторник было то же самое. Но среда была важным днем, потому что тогда должна была состояться пересъемка кульминационной сцены, которую мы пытались снять на второй неделе. Последнее столкновение между Кэти Филипс и главным злодеем, Максом, происходит на крыше ее уединенного летнего домика после того, как все остальные вышли из игры. Ночь, за Кэти только что охотились по всему дому, она уцелела и теперь – посреди грозы – берет верх в отчаянной драке. Макс, следуя примеру всех великих кинозлодеев, разбивается насмерть.

Съемка была трудная – в нее входили дождь, ветер, спорадические вспышки молнии (все, разумеется, искусственное) и хореографическая драка между Холли и Барри на декорациях, построенных на возвышении и с уклоном (чтобы изобразить наклонную крышу). Камера держалась на кронштейне, который двигался вдоль крыши и поднимался над ней, чтобы снимать драку с разных ракурсов – пусть зритель еще сильнее поволнуется.

Мы поставили эту сцену на вторую неделю, но аппарат, который должен был имитировать молнию, не работал как следует: он не производил эффекта молнии по команде, в тот самый момент, когда Зандеру это было нужно. (Сет потом требовал, чтобы поставщики осветительной аппаратуры заменили аппарат и сделали нам скидку.) Хьюго, Сильвия и я пытались убедить Зандера обойтись материалом, который у нас уже был, но он оставался непреклонен.

– Нет, молния должна освещать лицо Кэти в тот самый момент, когда она произносит эту реплику. В тот раз не получилось, а на постпроизводстве этого не подделаешь, – настаивал он. – Надо переснять.

Режиссеры – требовательные перфекционисты, которым всегда нужно повиноваться; поставить пересъемку можно было только на последнюю неделю производства, когда все уже совершенно обессилели. И Холли – прежде всего.

В день пересъемки я и еще много народу стояли на краю площадки, не сводя глаз с прибора-молнии, словно это был какой-то троянский конь, наделенный властью даровать нам в тот день либо победу, либо поражение.

Я увидела, как Холли входит на студию с Джо, помощником режиссера, с ними были Клайв и Мариса. Ее героиня, Кэти, всю вторую половину фильма носила один и тот же наряд: джинсы, облегающую толстовку на молнии, а под ней – очень ей шедший серый топ. Но в этой сюжетной точке с толстовкой уже распрощались, и ее торс был облачен только в топ – подобающим образом разодранный. Клайв также добавил ей при помощи грима шрамов, синяков и грязи, которыми Кэти постепенно покрыла лицо и руки во время своих испытаний. Особенно миловидная царапина была у нее под ключицей – украшала ее фарфоровую кожу над самой грудью. На этот счет распорядился Зандер.

Надо сказать, для Клайва эти шрамы стали кошмаром – ему нужно было каждый день их фотографировать и кропотливо воссоздавать на теле Холли в одном и том же виде. Серая майка тоже существовала в десяти – по меньшей мере – вариациях, в разной степени замызганных и разодранных сообразно тому, когда та или иная сцена происходила