Теперь уже ни о чем нельзя думать, кроме как о деле. Ни о чем постороннем — только о деле. Об огневом деле. А оно заключено для каждого солдата в трудной, но ясной задаче: когда ты выходишь на поле боя, ты должен своим огнем поразить, уничтожить противника, а иначе... В бою, в настоящем бою это решается так — или ты его, или он тебя, и потому в учебном бою ты должен одолеть своего условного противника, должен поразить его, чтобы потом, если придется, в настоящем сражении настоящий противник уже не смог бы одолеть тебя.

После команды «Вперед» (а это была последняя команда — теперь уже до самого конца «боя» ты не услышишь ни команды, ни совета командира, и тебе придется действовать самому, по своему разумению). Яранцев мгновенно поднялся и побежал к окопу, до которого от огневого рубежа было метров сорок — пятьдесят. Гриша надеялся добежать до окопа прежде, чем появится первая мишень, но, когда до него осталось шагов десять, впереди, в трехстах примерно метрах, на какое-то едва уловимое мгновение показалась мишень — силуэты двух пулеметчиков. Они дали короткую очередь по Яранцеву (это «сыграл» магнитофон), хотя Яранцев выстрелить не успел, он не огорчился, поскольку все же кое-что успел сделать — заметил место, где появилась мишень и где она, несомненно, появится вторично.

Сняв противогаз и уложив его в сумку, Гриша выскочил из окопа и с криком «ура» побежал вперед. И тотчас по нему ударили из автоматов. Мгновение спустя Яранцев увидел и самих автоматчиков — три поясные фигуры. Солдат выстрелил не останавливаясь, на бегу — и промазал. Он даже не заметил, куда легли пули. Сообразив, что на бегу он эти мишени, пожалуй, не поразит, Яранцев бросился наземь, но место выбрал неудачно — это была впадина, наверное едва заметная, если на нее просто смотреть, и достаточно глубокая, чтобы помешать стрелку. И она помешала. Когда автоматчики вторично приподнялись над бруствером, Яранцев увидел лишь верхушки их касок и не стал стрелять. Зачем зря патроны жечь?

Он поразил эти мишени с колена, когда они появились в третий, и последний, раз, но закончить это дело, как полагалось и как ему самому хотелось, не сумел — граната, которую он метнул, не долетела до цели! Вот чего он не ожидал! Ведь тренировался, еще как тренировался! А атака еще не завершена. Он едва успел сменить магазин, как увидел двух «бегунков». При мысли, что эти быстрые мишени (они двигались со скоростью метра три в секунду) могут от него убежать, Яранцев мгновенно собрался и, пристреливаясь, дал короткую очередь по брустверу. Брызнули вверх земля и щебень. Он очень точно взял упреждение, и потому ему показалось, что «бегунки» сами напоролись на выпущенные им пули — побежали навстречу им и напоролись.

Все было кончено, и вдруг наступила тишина: Гриша перестал стрелять, а солдат Егоров остановил магнитофон.

— Разряжай!

Гриша обернулся и увидел капитана Антонова. Пот ручейками струился по лицу капитана. «Значит, он все время шел, а вернее, бежал за мной по стрельбищу, — подумал Гриша. — И откуда только силы берутся у капитана, ведь не за одним мной он ходит вот так по стрельбищу...»

...Они молча, неторопливым, вольным шагом возвращались к огневому рубежу. Капитан молчал и не торопился, потому что хотел дать Яранцеву отдышаться, а Яранцев, наоборот, хотел, чтобы капитан наконец заговорил. Грише Яранцеву почему-то казалось, что он с позором провалился на виду у всех.

И, словно почувствовав его нетерпение, капитан остановился:

— Вы, кажется, здесь залегли? — спросил он и указал на едва заметную впадину, каких немало было на стрельбище. Но Гриша сразу признал «свою». И не удивительно — эта была словно специально для него, для растяпы, по мерке приготовлена.

— Так точно, товарищ капитан, именно в эту впадину я и плюхнулся.

— Считаете, что неудачно «приземлились»? — улыбнулся капитан.

— Да, неудачно.

— Зато вы мгновенно нашли удачный выход из неудачного положения. По-моему, вполне удачный. Вот сейчас мы это проверим.

Сказав это, капитан тут же залег во впадину, затем встал на одно колено.

— Ну да, — сказал капитан. — Отсюда удобнее всего было стрелять с колена. Я бы стрелял только так, не иначе.

Это было неожиданно, даже сверхнеожиданно — Яранцев убедил себя, что капитан обязательно поругает его за непростительное растяпство и легкомысленную неосмотрительность, а получилось наоборот — капитан похвалил. И еще как! Скажи капитан как-то по-иному, другими словами, не было бы той цены его похвале. Но раз капитан сказал: «Я бы стрелял только так», это уже похвала самой высокой пробы, самой высокой цены, потому что капитан сам превосходный стрелок. Он признанный мастер. Мастер и трудолюб.

Гриша с детства привык уважать мастеров и трудолюбов. Трудолюбом и мастером был его покойный отец, чудо-мастерицей называют на комбинате его мать, мастерами и мастерицами были почти все взрослые люди, которые жили в их многоэтажном доме. И мичман Никулин там, на войне, тоже, конечно, был мастером своего дела, большим мастером, и, как всякий настоящий мастер, мичман охотно учил других всему, что сам знал и умел. Гриша Яранцев тоже был в числе его учеников, правда не из лучших... Ну что ж, чему он недоучился тогда (отчасти по нерадивости, а больше по малолетству), он научится теперь. Ведь не зря говорят, что у первого своего учителя человек учится всю жизнь. Разве не помог сегодня Грише его давний, его первый учитель Никулин глубже, чем прежде, намного глубже, чем прежде, понять истинное назначение оружия, почувствовать всю его силу. И что еще важнее — свою ответственность и за силу эту, и за свою над этой силой власть. Никогда не забудет Гриша Яранцев мичмана Никулина. Никогда. Вот и сегодня он дважды вспомнил о нем. «Жаль, что мичман так рано умер. Но и сейчас мне есть у кого поучиться, — подумал Гриша и как-то по-новому — прежде у него не было такого интереса — посмотрел на идущего рядом с ним капитана. — Нет, конечно, это совсем не удивительно, что капитан пошел вместе со мной в атаку! О результатах стрельбы ему, конечно, и так бы доложили. Но капитан хочет знать обо мне самое важное... Он хочет сам, не через других, а сам, почувствовать душевный настрой рядового Яранцева, он