в багне, но люди видели ее, боялись. Дошли слухи и до Вышинских. Пришла однажды Яся к матери, сказала, что от волколака избавиться нужно. Андрей вырос, жениться ему надо, а кто пойдет за него, кто согласится переехать в усадьбу, если рядом волколак обитает?

Лесная ведьма встала на защиту внучки грудью.

– Что хочешь делай, – говорила она Ясе, – но Лизу я не отдам.

– Да как можешь ты любить нечисть больше, чем человеческое дитя! – возмутилась Яся.

Лесная ведьма усмехнулась недобро. Не собиралась она рассказывать дочери, а теперь не стерпела.

– А что, если я скажу тебе, что ты и сама наполовину нечисть?

Яся побледнела.

– Думаешь, откуда в тебе сила? Почему нечисть тебя слушает? Почему тайнами своими делится?

– Кто был мой отец? – спросила Яся, не задававшая раньше этого вопроса.

– Отец твой был обычный охотник, – сказала ведьма. – Человек. А я была Лоскотухой. Давно, так давно, что и не помню уже сама, утонула в реке девкой, а вышла из воды нечистью. Как и все моего племени, поджидала заплутавших путников, щекотала до смерти. Да однажды его встретила, полюбила. Не смогла убить, так он мне нравился. Хотела, чтобы жил. И сама жить с ним хотела. Нашла того, кто исполнил мое желание, стала я снова человеком. Договор у нас был: до тридцати лет буду я человеком, а потом снова нечистью стану. Да недолго длилось наше счастье. Разлилась в тот год река широко, лето уж пришло, а вода все не спадала. Ты у меня маленькая была. Отец твой на несколько дней в болото уходил, чтоб хоть что-то принести. А однажды не вернулся. Люди в деревне знали, что непростая я. Хоть и стала человеком, а знания кое-какие остались. Обвинили меня во всем, прогнали из деревни. С тобой на руках я и ушла. Много месяцев бродила, перебивалась, чем могла. Лишь к зиме здесь остановилась. Поначалу сложно было, но после тридцати, когда проснулась во мне колдовская сила, стало проще. Не сделали меня обратно нечистью, оставили наполовину человеком с тем условием, что каждая девочка в моем роду, если первой родится, тоже ведьмой будет. Меняется мир, забывают люди корни, а нечисти надо, чтобы кто-то хранил ее покой. Вот, дочка, знаешь ты теперь все. Неужели поднимется рука на свою кровь?

Яся зажала рот руками, ничего не сказала, убежала. А Лесная ведьма пуще прежнего стала Лизу сторожить, да все равно не уберегла.

Внучка все чаще обращалась волком, убегала в лес. В таком виде она была здорова, а потому свободна и счастлива. И, как любое дитя в пятнадцать лет, считала, что уже взрослая, а бабушка чересчур опекает ее. Выследили охотники Лизу, подстрелили. Приползла она после заката, но Лесная ведьма не смогла помочь любимой внучке. Ясе к тому времени было уже почти сорок, набрала она силу колдовскую, а Лесная ведьма, наоборот, постарела, одряхлела. Неравны теперь были силы, и Лиза умерла от заговоренной собственной матерью пули. А вслед за ней утопилась в болоте и Лесная ведьма, не вынесла одиночества и страшного предательства любимой когда-то дочери. Вернулась туда, откуда пришла.

Только перед тем, как шагнуть в черное око болота, полоснула ножом по руке, окропила кровью вокруг и прокляла весь род Вышинских, пожелала, чтобы каждое второе дитя теперь всегда рождалось волколаком.

Так и повелось с тех пор: первая девочка, в которой течет кровь Лесной ведьмы, сама становится ведьмой, второе дитя забирает себе нечисть. И будет так до тех пор, пока не исчезнут Вышинские вовсе.

Я вынырнула из колодца, не сразу понимая, где нахожусь. Вокруг было уже не так темно: небо посветлело, раскрасилось розовым, побледнели, исчезая, звезды. Темнота между деревьями стала рваной, свисала клочьями, как лохмотья с Костомах. Прошло много времени, и оставалось только догадываться, как мне удалось не дышать столько под водой.

Лоскотуха по-прежнему стояла позади меня, смотрела спокойно, и, хоть была сейчас в виде безносой русалки с провалами вместо глаз, я все равно узнала ее.

– Ты – Лесная ведьма?

Собственный голос показался чужим, прозвучал хрипло, будто я не пользовалась им много лет. Лоскотуха кивнула. Я рассматривала ее, и даже в страшном таком виде находила схожие черты. Вот она передо мной, прародительница нашего рода, первая Хранительница, проклявшая ненавистный ей род Вышинских, проклявшая собственную дочь.

– Почему ты показала мне это?

Лоскотуха не открывала рта, но я все равно услышала ее голос:

– Чтобы ты знала.

– А другие, – я неопределенно махнула рукой, – они тоже знали?

– Не было других. Ты третья. И первая, кто искренне полюбил волколака.

Боль, уже было притупившаяся, снова взорвалась в груди. Я вспомнила Юльку, мертвую Юльку, лежащую на полу гостиной, ее застывшие зеленые глаза.

– Я не знала, что она волколак, – зачем-то сказала я.

Зачем вообще пыталась возражать ведьме? Разве я перестала бы любить сестру, если бы знала о ней правду? Разве посадила бы ее на цепь?

А разве не это ты собралась сделать, тут же напомнил внутренний голос. Разве не обещала запереть ее, увезя в Москву? Или как ты хотела помочь ей?

А может, ведьма имела в виду не только Юльку?..

Лоскотуха подошла ближе, и, как бы ни была она безобразна, я вдруг почувствовала что-то вроде тепла, исходящего от нее. Странно было чувствовать такое от нечисти, но стало так уютно, словно меня укрыли пуховым одеялом, дали выпить горячего чаю с лимоном и пообещали, что утром все будет хорошо. Навалилась страшная усталость, которой я не смогла сопротивляться: опустилась на землю, прислонившись спиной к колодцу. Хотелось закрыть глаза, но я заставила себя держать их открытыми. Ведьма стояла передо мной, не уходя и не приближаясь.

– Как снять проклятие с Яна? – спросила я.

Как бы ни было сейчас больно, как бы ни хотелось свернуться калачиком и уснуть, я понимала, что должна задать несколько важных вопросов. Пока ведьма готова отвечать, я буду спрашивать.

– Твоя кровь – самое сильное твое оружие, – сказала ведьма. – Та, что наложила проклятие, была слабее тебя. Ты можешь его снять. Но даже если не снимешь, он умрет в один день с тобой. Так звучало проклятие.

Я вспомнила слова Элены, которые говорил мне Ян: «Смерть не примет тебя без нее».

Что ж, пожалуй, мы не станем доводить до этого, я сниму с него проклятие кровью, дам ему свободу. Человек не должен знать дату своей смерти, но тем более эта дата не должна зависеть от другого человека.

– А как насчет твоего проклятия? Его никак не снять?

– Ты – последняя Вышинская, – загадочно произнесла ведьма, а потом вдруг подняла голову, посмотрела в сторону, к чему-то прислушиваясь.

И прежде, чем я успела что-то сказать, шагнула в остатки темноты в пышных кустах сирени и исчезла. Мгновение спустя к колодцу вышел Ян. Он шел быстро, но, увидев меня, остановился. Я поняла, что искал меня. Он ведь знал обо всем, что произошло, был там. Ему просто повезло, что пуля попала в Юльку, едва ли дед Кастусь различал волколаков. Должно быть, с рассветом Купальская ночь закончилась, Ян снова стал человеком.

– Ты здесь.

Он подошел ко мне, сел рядом, не спрашивая разрешения, взял мою руку, ту, что пострадала от Юлькиных зубов, поднес к глазам.

– Надо промыть и перевязать.

– Чуть позже, – попросила я. – Кровь течет несильно, я не умру.

Мне не хотелось вставать. Впереди нас всех ждал сложный день, и мне хотелось еще немного продлить эти мгновения иллюзорного спокойствия. Я взглянула на Яна, на четко очерченный в первых солнечных лучах профиль. Поймала себя на мысли, что успела привязаться к нему гораздо сильнее, чем было нужно, успела влюбиться.

– Ты будешь со мной? Боюсь, я не справлюсь сама.

Ян повернулся ко мне, посмотрел внимательно. А затем вдруг поднес