Неужели я действительно ее видела – неоновую вывеску бара «Грейси»? Вывеска погасла, но я иду в ту сторону, где, как мне кажется, недавно мерцали эти буквы. Возможно, они мне привиделись. Или, быть может, вывеска существует – имя Грейс встречается не так уж редко.

Всего несколько шагов – и я на месте, перед угловым зданием, выходящим одной стороной на улицу, а другой – в проулок. Это бар, и называется он «Грейси». Название, выведенное округлым шрифтом, стилизованным под старину, темнеет на окнах.

Деревянные двери закрыты, и вывеска больше не горит. Сложив пальцы домиком над глазами, я приникаю к стеклу и пытаюсь заглянуть внутрь. В зале деревянные половицы, на столах пустые кружки и бокалы, над длинной барной стойкой поблескивают пивные краны с логотипами Guinness, Blue Moon, Bud и Samuel Adams. На полках вдоль зеркальной стены за барной стойкой выстроились бутылки, бокалы, стопки подставок под пивные кружки и несколько фотографий в уголке. У дальнего конца стойки мужчина расставляет бокалы, явно принимаясь за привычную вечернюю уборку.

Пристально вглядываясь в полутьму бара, я наконец вижу его. Вот он, в джинсах и футболке с надписью «Грейси» на груди. Сдвигая бокалы, он освобождает на столешнице место для кружек, которые дожидаются своей очереди на столах.

И, глядя на него, я понимаю, что это – Джо.

Джо не погиб, он здесь, совсем рядом, я его вижу.

Он работает, а я смотрю на него. Наблюдаю за каждым движением, изучаю очертания его тела и спрашиваю себя: неужели это правда? Да, он жив. Джо здесь. Совсем рядом, за тонким стеклом.

Джо не умер. Не погиб в огне – мы ошиблись. На несколько секунд я потрясенно замираю, не издавая ни звука, не понимая окончательно, сплю я и вижу сон или мне что-то привиделось наяву. А вдруг все это – сон? Зажмурившись, я прижимаюсь лбом к кирпичной стене и втягиваю воздух – судя по запаху, сюда выходят покурить. Я сильно, до крови прикусываю губу – все равно что ущипнуть себя, но больнее.

Испробовав все средства и убедившись, что не сплю, я открываю глаза. Все на месте. Бар по-прежнему называется «Грейси», и Джо собирает со столов пустые кружки и бокалы. Я нашла его – именно тогда, когда решила, что потеряла навсегда.

Я нашла его, но не знаю, что делать. Не так я воображала нашу встречу. В мечтах меня охватывали радость, уверенность и умиротворение. А сейчас во мне нет ни капли уверенности и меня буквально трясет. Если я войду – сделаю всего несколько шагов и войду в бар, – то изменю будущее для нас обоих. Джо выглядит вполне довольным жизнью. У него свой бар. Он добился всего сам, приложив немало усилий. Есть ли у меня право вторгаться в его жизнь? Быть может, мне стоит удовольствоваться тем, что я узнала, и уйти? Уйти, зная, что Джо жив и здоров. Уйти и поблагодарить судьбу.

Едва лишь эта мысль зарождается в голове, я понимаю, что струсила. В решающий момент мне страшно. Я не знаю, что делать. Как страстно я мечтала увидеть Джо, а когда мечта сбылась, не в силах справиться со свалившимся на меня счастьем.

За этой кирпичной стеной меня ждет не только Джо – меня ждет все, что сломило меня прежде: боль от потери нашей дочери, мучительное ощущение предательства, когда я думала, что Джо меня бросил. Мне страшно – я столько лет старательно возвращалась к жизни, училась не терять головы, искала свое место среди людей, в чем, если честно, так и не преуспела.

Мысленно, строчка за строчкой, я пробегаю все напутствия, которые оставил мне Джо. О храбрости. Об одиночестве. О том, как нам повезло встретиться и полюбить друг друга.

«Всего несколько минут назад, – напоминаю я себе, – считая, что Джо погиб, я поклялась жить по-новому, полной жизнью». И теперь, зная, что он не умер, я должна сдержать слово.

Я не стану трусить. Не буду прятаться. Не хочу бояться – моя жизнь не стоит того, чтобы ее оберегать от потрясений, в ней нет радости и покоя. Если сейчас я развернусь и уйду, то никогда себя не прощу – так и состарюсь в мамином кресле с целой коллекцией пультов от телевизора и бездонным колодцем сожалений, моя жизнь превратится в ожидание смерти длиною в десятки лет.

Еще минуту я медлю. Прическа растрепалась, одежда в беспорядке, на лице ни капли косметики. Я вдруг вспоминаю, как, собираясь на какую-то вечеринку в школе, перебирала содержимое той же косметички, которую так неловко рассыпала в день нашего знакомства с Джо.

– Накрасься, как хочешь, – сказал он тогда, с улыбкой прислушиваясь к моим горестным вздохам. – Это твое лицо. Но мне кажется, что тебе не нужна косметика – ты и так очень красивая. Тебе краситься – все равно что обрызгивать Мону Лизу автозагаром.

Пригладив волосы, я делаю несколько глубоких вдохов. Сейчас не время тревожиться о том, как я выгляжу. Время действовать. Пора сделать шаг, пока не передумала или не застыла, парализованная страхом.

Я подхожу к двери. И осторожно толкаю ее, обнаружив, что она лишь закрыта, но пока не заперта. Приложив ладони к двери, я снова толкаю ее.

Глава 39

В романтических фильмах наступает такой момент, когда герой и героиня встречаются под захватывающую мелодию струнных инструментов. И счастливый конец кажется вполне реальным, хоть зритель и понимает, что это выдумки, но все же ощущает некую завершенность. Конец пути.

Здесь и сейчас нет ни чудесной музыки, ни размытых полутонов, не слышно тихого голоса за кадром, который рассказывает, как мне себя чувствовать. Есть только я и он, разделенные длинной барной стойкой.

Джо смотрит, как я вхожу, и, видимо, приняв меня за позднюю посетительницу, собирается сказать, что бар закрыт. На мгновение мы замираем, а потом Джо растерянно моргает. Он будто хочет убедиться, что глаза его не обманывают.

Я подхожу ближе. Не произнося ни слова, он опускает на стойку полотенце, ставит бокалы. Мы оба молчим, рассматривая друг друга секунды или целую вечность.

Его по-прежнему густые волосы рассыпались в беспорядке, непокорные жесткие пряди падают на лоб. Горе и радость прочертили на его лице морщины. Глаза сияют точно так же, как всегда. Он все тот же Джо, самый красивый мужчина на свете.

– Я думала, ты умер, – говорю я, когда он подходит ближе.

– Едва выжил, – отвечает он и останавливается в