Рождества, в Вифлееме, еще девятую, обошли ее в одной торжественной процессии, вследствие чего должны были выдержать бой с греками и турецким войском, наблюдавшим порядок. Вначале греки и турки были выгнаны из храма армянами и бежали по улицам Вифлеема; но потом, приобретя союзников в жителях города, арабах, частию православного, частию католического исповедания, разбили армян на голову.

Позже, в 1861 году, произошла кровавая схватка между греками и францисканами Вифлеема за неуместное радение о чистоте общего их двора, при храме Рождества, собственно небольшой площадки, которую Греки считают своею, а францискане своею, и помириться в этом никак не могут.

Вот эта история, как рассказывало мне ее одно почтенное лицо, чуть ли не бывшее ее очевидцем.

Накануне праздника Рождества, францискане, не дождавшись греческих подметальщиков двора, выслали своих. Греки сейчас же, явясь в большом количестве на спорную площадку, прогнали непрошенные метлы. Тогда явились рати францискан, и завязалась упорная драка, на которую оба настоятеля, греческий и францисканским, смотрели со своих стен, не находя нужным, ни тот, ни другой, принимать в ней участие. Но францисканский скоро не выдержал и спустился вниз, тогда спустился и греческий, человек небольшого роста, но крепкий и живой в движениях. Он сразу сшиб с ног дюжего Голиафа францискан. Потеря вождя расстроила францисканские дружины: они бежали, оставя площадь во власти греков.

В том же году был незначительный спор за ступень, вложенную францисканами в одной греческой лестнице и записанную, разумеется, на себя. Но спор этот так и остался одним спором, не перейдя в побоище, благодаря вмешательству нашего архиерея. Францисканская ступень выброшена и заменена правительственною, то-есть турецкою, и лестница, по-прежнему, считается вся во власти греков.

Такое положение дел не дает развиваться аскетизму.

Среди дня иные монахи отправляются в принадлежащие им пирги, то-есть дачи в окрестностях Иерусалима и Вифлеема, жарят там харуфа (барана) по-бедуински, засыпая его землей и камнями. Баран выходит очень вкусный, но только всегда с песком. Кроме того, едят там виноград, неизбежно растущий кругом в ограде; пьют кофей; вообще предаются кейфу и отдохновению. Иные остаются в пирге по нескольку дней.

Вечером чуть не весь Иерусалим выходит на прогулку за Яффские ворота. Тут увидите и маститого старца, патриаршего наместника Мелетия, поддерживаемого двумя послушниками; и отца Савватия, с чудесною бородой, которая известна всей Палестине; и знакомых вам Никифора, Серафима, Григория. Проедет тут же на славном рыжем коне, чистой арабской крови, с разными украшениями на седле, между которыми особенно много мелких малиновых кисточек, — муфти, по окончании своих премудрых заседаний в мижлисе; но чаще он выезжает в Дамасские ворота и следует по узким тропинкам, между старых, там и сям разбросанных олив.

Выйдет за Яффския ворота о ту пору и несколько европейских семейств: какой-нибудь консул с женой, заезжие англичане, американцы, тоже со своими женами, у кого она есть.

Но более всего снует по белой, убитой как камень, дороге местного народу: арабов, турок, евреев. Последние неизменно те же, какими их видишь везде, во всех углах вселенной. Не мешает только заметить, что иерусалимские и вифлеемские Евреи вовсе не прямые потомки первобытных завоевателей Палестины. С тех пор как евреи были выгнаны из этой страны во времена Адриана, племя их разбрелось по свету и выработало из себя, под гнетом общего презрения, совсем иной народ, который, как известно, везде долго гнали и преследовали. Не выдержав нового гнета в иных землях Европы, они снова бросились в Палестину. Первые такие поселенцы Иерусалима были, как говорят, испанские евреи, бежавшие из Испании, при Фердинанде и Изабелле, в 1492 году. Потом явилось несколько партий из Германии, Польши, России и Америки. Им было легко захватить в свои руки торговлю в таком месте, где христиане занимаются с утра до ночи подкопами друг против друга, а все восточное живет чересчур по-восточному, то-есть грязно, сонно и лениво. А потому лучший магазин в Иерусалиме принадлежит теперь еврею Левенталю. Банкир города еврей Берггейм. Лучшая больница основана тоже евреем Монтефиоре. Есть, кроме того, больница, основанная известною драматическою артисткой Рашелью. Все жестянки, в которых иорданская вода достигает до нашего отечества, делаются тоже евреями. Евреи режут печати с гербом Иерусалима; точат палки из деревьев, растущих по берегу Иордана и из старых маслин Гефсимании, помнящих Спасителя. Многие служат даже проводниками по Иерусалиму и его окрестностям, объясняя разные давние памятники и толкуя историю христианства.

Заезжему христианину, без дела, сильно его занимающего, в Иерусалиме нестерпимо скучно. Он тоскует от недостатка условий европейской жизни, даже, на первых порах, хиреет, то от чрезвычайного зноя во время лета, то от сырости в домах зимой, так как все иерусалимские постройки не имеют в себе ничего деревянного: полы, потолки и стены их непременно каменные, из местного, рыхлого гранита, сильно промокающего от дождей. Это обстоятельство делает пожары почти невозможными в Иерусалиме, и никакой пожарной команды там нет и не было. Сверх этих неудобств, приезжий терпит и от стоялой воды, к которой надо сильно привыкнуть, чтобы употребляя ее, чувствовать себя вполне здоровым.

Не так давно, вероятно для развлечения жителей, появилось в Иерусалиме несколько шарманок, но они неприятно дерут ухо и положительно неуместны. Мы слышали однажды песню «По улице мостовой», играемую на шарманке. Рассчет был, конечно, привлечь прямо внимание русских, которых в Иерусалиме очень много, более чем всяких других поклонников. По словам нашего архиерея, в день около ста; о Пасхе бывает от 500 до 800.

Жизнь в Иерусалиме с целию служебною, политическою, среди вечных распрей, споров, интриг, кладет особую печать на зажившегося здесь человека. Тот, кого вы знали в другом городе простым и наивным, если попал сюда на службу, чрез год неузнаваем.

Таким образом, Иерусалимов, собственно, два. Недаром по-еврейски Ерушалаим, множественное число: Иерусалимы, как и по-гречески. И в нашей Библии говорится иногда: «во Иерусалимах». Одного, пожалуй, хоть и не знать; чем более узнаешь другой, тем более он привлекает. Много было писано об этом другом Иерусалиме и еще больше напишется. Самые значительные любопытные открытия сделаны в недавнее время, в пятидесятых годах нашего столетия. Я уже говорил, как завлекательно исследование здешних древностей, как не хочется отсюда уехать, когда вошел в колею познания прошедшего, по живым, ярко-говорящим свидетельствам, раскинутым в необъятное пространство. Куда бы ни поехал и ни пошел путешественник: к горе ли франков, к Гадулламским ли пещерам, к Найлузу ли и Самарии, в сторону ли Иерихона и Мертвого моря, так ли куда в окрестности Иерусалима, он везде читает книгу прошедшего...