— его голос стал угрожающим и тяжелым, — и пальцем к Сюзанне не прикоснешься, пока она является моей законной женой. Любит она тебя или нет, любишь ты её или нет, но я — её муж, и я не собираюсь растить чужих бастардов. Надеюсь, это понятно?

— Более чем, — поджал губы Карл и тут же добавил: — А вы? Вы же понимаете, что чтобы обеспечить ей корону, вам придется выступить против Фердинанда в открытую. Не знаю, произойдет ли это в суде или грязной уличной драке, но из вашей схватки живым выйдет только один. И, помня историю королевской семьи и их борьбы с потомками Фазура, еще не связанными клятвами и печатями, не факт, что это будете вы.

— Это буду я, — пообещал линаар, распахивая дверь и опуская на лицо капюшон. — Поверь мне, это буду именно я.

Она шла позади, отставая всего на шаг или полтора. При желании Макс мог бы обернуться и услышать её дыхание, вдохнуть едва ощутимый аромат волос, коснуться нежной кожи, даже прижать её к себе.

Но он не позволял себе этого сделать. После всего увиденного и услышанного — всех этих вздохов, ласк, стонов — в груди клокотала смесь гнева и настойчивого желания стереть чужие воспоминания своими собственными. Не чувствовать вкуса её губ на его губах, не ласкать обнаженное тело, вздрагивающее от острого наслаждения, его руками, не тонуть в ощущении единения, прожитого кем-то, кем Макс никогда не был и быть не мог.

Последнее соображение отрезвляло поразительно мерзким образом, то есть так, что даже иллюзии возможности пребывать в иллюзиях не оставалось. То, что в последние дни подозрительно напоминало возникшую между ним и Сюзанной доверительную близость, вряд ли являлось чем-то большим, чем опасной игрой его воображения. Он не должен доверять никому, даже ей. Особенно ей. Если, конечно, хочет выжить.

Казалось бы, за это Карлу стоило сказать «спасибо»: урок был хоть и жестким, но действенным. Однако то, что Штрогге ощущал, мало походило на благодарность, скорее на желание сломать сопернику нос, а еще лучше — размазать того по полу прямо у нее на глазах, заставить его скулить от боли и унижения, а затем заткнуть наглеца навсегда.

Вместо этого Макс заставил себя нырнуть в совершенно другие воспоминания, собственно говоря, те самые, ради которых он сюда явился. Хитросплетения придворной жизни, королевские склоки и примирения, сплетни и шепотки, переговоры с аристократами, сделки с торговцами — до всех этих знаний Максимилиану Штрогге, палачу и простолюдину, было не дотянуться при всем желании. Никто не станет говорить с ним, отщепенцем и королевским псом, ведь большинство людей, едва преодолев пару-другую ступеней сословной лестницы, забывают о существовании тех, кто ниже.

Нет, Карл Мейдлиг, искренне любящий свою будущую королеву и снедаемый чувством вины, а потому готовый на риск, унижения и вечную жизнь в тени, был более чем полезен им обоим. До поры.

Внезапное робкое прикосновение к руке вырвало его из мрачных размышлений.

— Меня пугает твое молчание. — Сюзанна поравнялась с ним, с трудом подстраиваясь под широкий шаг мужа. — Пожалуйста, мы можем поговорить?

— Дело мы уже обсудили. Или ты ждешь от меня пожеланий долгих лет жизни с любовником?

Они шли узкой улицей, дома вдоль которой выходили на мостовую глухими стенами и узкими дверцами для прислуги. Ни окон, ни торговых прилавков, ни даже огороженных заборами двориков. Людей тут не было вовсе, подслушивать некому, но Штрогге все равно мысленно выругал себя за слишком резкий и способный привлечь лишнее внимание тон.

Она виновато опустила глаза, вцепившись пальцами в ткань накинутого на плачи плаща:

— Ты зол, — тихо констатировала очевидное.

— Похвальная догадливость.

— И как далеко в воспоминания Карла ты успел заглянуть?

— Достаточно, чтобы насладиться вашей игрой в трогательное воссоединение в полной мере, леди Вики.

Она притормозила, вынуждая его сперва сбавить шаг, затем совсем остановиться.

— Если я скажу, что мне жаль, ты, конечно же, не поверишь. Я не хотела причинять тебе боль или оскорбить, Макс. Да, ты мой муж, я твоя жена, но мы оба знаем, что наш брак не был основан на симпатии. Он не предусматривал ни чувств, ни привязанностей.

— Измены он тоже не предусматривал.

— Ты знаешь не всё, — она нахмурилась, глядя на него немного настороженно, но твердо. — А я хочу, чтобы ты понял. Это важно, — она подняла его руку и приложила к своему виску. — Позволь показать.

Если он и колебался, то лишь секунду. Все прошлые попытки проникнуть в её разум терпели сокрушительную неудачу из-за отчаянного сопротивления, но попробовать добровольно, особенно сейчас, когда её не сковывает страх, а действие печати ослабло? Почему бы и нет?

Образы пришли мгновенно и выглядели, как сцены пьесы, развернувшийся на невидимых подмостках. Сюзанна, Карл, еще совсем юные, почти дети. Знакомство, дружба, робкий интерес, волнение от близости во время танца, смущение и восторг от удачно брошенной шутки, девичья неуверенность, первый поцелуй, открывший ей целый мир чувств и потаенных желаний. Весна, аромат цветов, восторг и одновременно мучительный стыд из-за нарушения запрета — всё это на мгновение стало его реальностью. Затем резко, почти без перехода, пришел страх и одиночество заточения. Отчаяние, горе, снова одиночество, горечь обиды, мерзкое ожидание унижения. Его собственное лицо, кислый вкус вина, грубое серое одеяло. Реальность, разбивающая мечту, но зато и долгожданная свобода, а следом ослепляющая радостью встреча с осколком счастливого, безмятежного прошлого. Её ощущения затягивали, как водоворот соломинку, меняясь подобно рисунку волн на поверхности штормового моря. Карл был для нее не человеком, и даже не первой наивной любовью, скорее тонкой нитью, связывающей Сюзанну Штрогге с Сюзанной Викторией Альгейрой, не той, кем она была, а той, кем она хотела бы быть.

Потом все резко оборвалось, не показав ему самое мучительное — момент близости, зато оставив после себя ощущение легкости и едва уловимого тепла. Сюзанна облегченно вздохнула и отступила на полшага, отпуская его руку.

— Я не горжусь тем, что сделала, Макс. И не надеюсь на прощение, потому что не уверена, смогла бы простить такое, окажись на твоем месте. Но я хотела пройти этот путь до конца, как женщина я имела право почувствовать что-то настоящее. Ну, или хотя бы отдаленно похожее на это самое настоящее.

Вместо ответа он шагнул к ней, стянул с её головы капюшон, а потом запустил пальцы в волосы, собранные на затылке.

— Так