Конечной целью советского атеизма было построение общества, свободного от религии. Именно так звучало название первого крупного социологического исследования по вопросам секуляризации в советском обществе, проведенного ИНА в Пензенской области в 1967–1969 гг.652 Однако, чтобы достичь этой цели, специалистам требовалось выявить те места, где сохраняется религия, и механизмы ее воспроизводства. Это имело решающее значение, поскольку данные полевых исследований начали подтачивать давнее представление, что религия является уделом бабушек. Партия допускала, что поколение бабушек, наполнявших церкви, постепенно исчезнет и религия угаснет вместе с ними, но эта гипотеза становилась все менее убедительной по мере того, как в церковь приходили новые поколения бабушек.

Чтобы понять, почему секуляризация не следует ожидаемой логике, теоретики атеизма должны были выяснить, где возникает современная религиозность. ИНА проводил исследования в нескольких направлениях: численность и облик религиозных общин различных конфессий, динамика их религиозной жизни и организационной структуры; способы проявления религиозности у разных групп людей, выделенных по возрасту, полу и социально-экономическому положению; современные формы религиозности в различных конфессиональных сообществах и значение, которое эти сообщества придают обрядности; и, наконец, эволюция современного массового религиозного сознания и формы сочетания религиозных убеждений с научным знанием. Окулов побуждал исследователей уделять внимание не только количественным показателям религиозности, но также качественным изменениям религии в условиях современного общества. Что отмирает и что сохраняется, когда религиозное мировоззрение изменяется под давлением современности? И появляются ли новые функции у сохраняющихся элементов религиозного мировоззрения? Францев настаивал: чтобы социологические исследования принесли больше пользы атеистической работе, верующих необходимо изучать в их социальной среде. Он побуждал исследователей изучать религиозную психологию, доказывая, что для проникновения во внутренний мир советского человека интервью более результативны, чем опросы653. Один из исследователей предлагал вместо того, чтобы напрямую спрашивать верующих о религии, задавать вопросы о вере «между прочим», перемежая их более общими вопросами о жизни человека, поскольку этот подход гораздо более эффективен654.

Но, изучая религиозность в более широком контексте, исследователи получили хаотичную картину, не укладывающуюся в четкие категории. Н. П. Алексеев, аспирант кафедры научного атеизма МГУ, изучавший религиозность сельского населения трех колхозов в Орловской области, охарактеризовал религиозные воззрения современных колхозников как «очень упрощенные». Их религиозность, доказывал он, вырастала из обычаев и традиций, а не религиозных убеждений. Алексеев сообщал, что подавляющее большинство колхозников – более 90% – имели в своих домах иконы, а 87% опрошенных – как верующие, так и неверующие – принимали участие в религиозных обрядах655. В некоторых районах 60% населения крестили своих детей, в других этот показатель колебался между 30 и 40%. Одной из причин столь высоких статистических показателей, как предполагал Алексеев, было то, что духовенство даже после введения «чрезвычайных законов» продолжало «заниматься левыми заработками» при совершении треб. Например, из колхоза могли принести крестить в церковь десять детей, но официально регистрировалось лишь одно крещение. «Доморощенные» священники могли также «обходить колхозы и крестить всех детей». В самом деле, крещение и другие обряды по-прежнему были распространены повсеместно, несмотря на тот факт, что многие из соблюдавших религиозные обряды были неверующими. По мнению Алексеева, этот феномен можно объяснить силой общественного мнения и социальной психологии. Многие неверующие, утверждал он, не считают «зазорным» участвовать в религиозных обрядах, поскольку они живут в коллективе и вынуждены к нему «пристраиваться». Возможно, неверующий не всегда доволен таким положением дел, но вынужден «считаться с мнением матери, тещи». Короче говоря, заключал Алексеев, современный колхозник религиозен, потому что «так его воспитала мать – „старшие верили, и мы верим“»656.

Вадим Ольшанский, сотрудник сектора «новых форм труда и быта» Института философии РАН, был согласен с тем, что центральную роль в понимании религии должна играть социальная психология, поскольку нельзя правильно интерпретировать данные о соблюдении религиозных обрядов, не принимая во внимание групповую динамику. Давление коллектива, доказывал он, является одним из самых сильных факторов, мотивирующих народную религиозность657. Лев Митрохин, работавший в Институте философии РАН и специализирующийся на изучении религии и атеизма, отмечал, что его коллеги должны изучать богословие различных конфессий, поскольку «человек часто высказывает свои взгляды в полном соответствии с канонами своей религии. И если вы этих канонов не знаете, то, естественно, ваши выводы не будут иметь никакой научной ценности»658.

Окулов был обеспокоен низким качеством подготовки атеистических кадров и рекомендовал, чтобы специалисты по атеистической работе проводили свои исследования совместно с психологами, филологами, социологами и философами. Настало время, говорил Окулов, «покончить с таким положением, когда атеистическую работу считают вторым планом, что это удел ущербных людей. Эта работа требует большой культуры, всесторонне образованных людей»659. Окулов указывал на необходимость определять практический эффект социологических исследований и атеистической работы. «Нельзя изолировать атеизм от всей духовной жизни общества, – настаивал он. – Вообще речь идет о практической применимости наших исследований»660.