привлекают как капитал, так и хороших работников[500]. Если более продуктивным людям выгоднее работать совместно с другими продуктивными людьми, то рынок должен побуждать таких людей объединяться для создания высокопроизводительных фирм, в которых в результате будет выплачиваться более высокая заработная плата, чем в других фирмах. Более того, когда фирма инвестирует в плеяду талантов, то многое начинает зависеть от руководства такой фирмы; если оно направит их по неправильному пути, то производственный потенциал фирмы будет растрачен впустую. Поэтому такие фирмы должны стремиться получить самых лучших менеджеров, даже если для этого придется платить им то, что многие посчитают неприлично большими деньгами[501]. Рост самых высоких доходов с этой точки зрения является лишь оборотной стороной роста фирм-суперзвезд, которые ценят возможность получить самый лучший топ-менеджмент и готовы много за это заплатить.

Росту неравенства между фирмами также способствует инертность экономики. Концентрация всей деятельности в определенных отраслях у фирм-суперзвезд приводит к закрытию по всей стране других фирм из этой отрасли (например, в результате конкуренции местного универмага с Amazon), что дополняет закрытие фирм в результате воздействия новых технологий и рынков. Поскольку работники остаются на месте, рост заработной платы в пострадавшем районе прекращается или обращается вспять и то же самое происходит с ценами на жилье. Это хорошая новость для выживших фирм, особенно если их клиенты находятся в другом месте. Неожиданная прибыль, полученная ими в результате, может привести к увеличению инвестиций в эти компании, но, вероятно, не настолько, чтобы преодолеть общий кризис региона. Другими словами, различие между хорошими и плохими фирмами отчасти может быть чисто случайным. Если фирма из депрессивной местности достаточно удачлива, чтобы иметь возможность продавать на национальном или мировом рынках, то она может преуспеть, по крайней мере на некоторое время, пока на нее не начнет оказывать негативное воздействие общий отток талантов, поскольку молодые и амбициозные более мобильны.

Иными словами, глобализация и развитие информационных технологий, в сочетании с инертной экономикой, а также, без сомнения, и с другими важными, но, возможно, более локальными изменениями, создали мир хороших и плохих фирм, что, в свою очередь, способствовало росту неравенства. С этой точки зрения, хотя произошедшее и прискорбно, но остановить эти изменения, скорее всего, было невозможно.

НЕ ВСЕ ПРОГНИЛО В ДАТСКОМ КОРОЛЕВСТВЕ

Тем не менее объяснение роста неравенства на основе концепции «победитель получает все» не может быть исчерпывающим.

Причина заключается в том, что, как и в случае технологических изменений, приведших к изменению структуры профессиональных навыков, это объяснение должно относиться к Дании так же, как и к Соединенным Штатам. Но это не так. Дания является капиталистической страной, где доля доходов верхнего одного процента была больше 20 % в 1920-х годах, как и в Соединенных Штатах. Но, сократившись, эта доля осталась на низком уровне и теперь колеблется в районе 5 %[502]. Хотя Дания – это маленькая страна, но в ней есть ряд крупных и известных компаний, в том числе гигант морских перевозок Maersk, производитель прекрасной бытовой электроники Bang & Olufsen и пивоварня Tuborg. При этом доходы самых богатых в этой стране никогда не поднимались до небес. То же самое можно сказать о многих очень разных странах Западной Европы, а также о Японии[503]. Чем же отличаются эти страны от Соединенных Штатов?

Частично финансовой сферой. В США и Великобритании доминируют «топовые» финансовые институты, организации и инструменты – инвестиционные банки, высокорисковые облигации, хедж-фонды, ипотечные ценные бумаги, непубличный акционерный капитал, финансовая математика и тому подобное – и именно в этой сфере в последние годы возникает значительная часть астрономических доходов. По оценкам двух профессоров финансов из Гарвардской школы бизнеса (кто бы мог подумать!), инвесторы, обращающиеся к посредникам финансового рынка, каждый год выплачивают своему менеджеру инвестиционного фонда 1,3 % от общей суммы инвестиций, что на тридцатилетнем горизонте инвестора, осуществляющего пенсионные накопления, означает передачу менеджеру трети первоначально инвестированных активов[504]. Это кругленькая сумма, но она несравнима с тем, что получают управляющие хедж-фондами, а также фондами прямых инвестиций и венчурного капитала. Именно они олицетворяют финансы высокого класса, где, по крайней мере до недавнего времени, вы должны были платить менеджерам от 3 до 5 % от суммы инвестиций каждый год. Учитывая, что объем инвестиций неуклонно растет, неудивительно, что некоторые из этих менеджеров становятся очень и очень богатыми.

Работники финансового сектора получают в наше время на 50–60 % больше, чем работники других отраслей со сравнимой квалификацией. Это было не так в 1950-е, 1960-е или в 1970-е годы[505]. Рост заработков в данной сфере отвечает за значительную часть общего сдвига верхней части доходов. В Великобритании, крупнейшей экономике с доминирующим финансовым сектором, в период с 1998 по 2007 год его работники, которые составляют примерно лишь пятую часть тех, кто входит в верхний один процент, поглотили 60 % роста доходов в этой группе[506]. В США с 1979 по 2005 год доля высших доходов, достающихся квалифицированным финансистам, почти удвоилась[507]. Во Франции, где финансы по-прежнему в основном связаны с банковским делом и страхованием, изменение неравенства было намного меньше в абсолютном выражении. В период с 1996 по 2007 год доля национального дохода, приходящаяся на богатейшую одну десятую процента населения, возросла с 1,2 % до 2 % (затем она снизилась во время финансового кризиса, но частично восстановилась к 2014 году[508]), но примерно половина этого роста, по оценкам, связана с увеличением доходов в финансовой сфере[509].

Нарратив суперзвезд не слишком подходит к финансам. Финансы – это не командный спорт. Для этой отрасли характерны, как предполагается, индивидуальные гении, люди, которые способны выявить конкретные случаи иррациональности, заразившей рынки в настоящее время, или раньше, чем кто-либо другой, определить, какая компания станет следующей, Google или Facebook. Но трудно понять, как это объясняет, почему обычный менеджер в финансовом секторе тем не менее из года в год получает чрезвычайно высокое вознаграждение. На самом деле, фонды с активным управлением активами в основном не добиваются результатов лучших, чем в «пассивных фондах», которые просто копируют индекс фондового рынка. Более того, средний американский взаимный фонд уступает доходности фондового рынка [510]– похоже, что менеджеры этих фондов позаимствовали стиль индивидуального таланта, но не сам талант. Большая часть премий, выплачиваемых работникам финансового сектора, почти наверняка представляет собой чистую ренту; то есть вознаграждение не за талант или тяжелый труд, а за то, что им просто повезло получить эту конкретную работу[511].

Подобная рента, подобно ренте от государственных должностей в бедных странах, которая была обсуждена в пятой главе, полностью искажает функционирование рынка труда. Одновременно с распространением мирового кризиса 2008 года, вызванного в значительной степени сочетанием безответственности и некомпетентности со стороны магистров финансов, 28 % выпускников Гарвардского колледжа из последних когорт, как показано в исследовании, выбрали работу в области финансов[512]. Это соотношение составляло 6 % в 1969 и 1973 годах[513]. Причина для