Шрифт:
Закладка:
— Вы ошибаетесь…
— Точно чернокожие, я немал эфиопов повидать успел.
— Я про евреев…
— Если кто и ошибся, то точно не я: мне об этом раввин в Белостоке толковал, сильно обидевшись на то, что его товарищ Малинин евреем назвал. Впрочем, сие не важно, важно то, что уезжают эти иудеи по доброй воле, никто их пинками не гонит — так и плевать на них. Надо только понимать, что те… иудеи, которые сами работают — они никуда не убегают, а нас покидают лишь торгаши разные, сиречь жулики. А вот тот же товарищ Мессинг или товарищ Каганович… но они и не иудеи, а большевики. И бегут от нас жулики да воры любой нации — и поляки, и русские, и другие какие. Ну и пусть бегут: к нам народу больше приезжает, причем люди в основном честные. И русские, и поляки, и другие всякие — так что мы просто меняем плохих людей на хороших. И вам, как большевику, негоже делить людей по национальностям: мы, большевики, прекрасно знаем, что все люди равны.
— Но евреев-то уезжает больше всех.
— А приезжает больше всех русских и белорусов. Вывод отсюда простой: русским и белорусам социализм нравится, он — социализм — гармонирует с их духом. А если для кого-то социализм не гармонирует, так насильно мил не будешь. И нам прежде всего нужно о тех позаботиться, кто к нам приезжает, поскольку нам именно с ними социализм строить придется. Из русских репатриантов много людей с образованием, надо бы их в школы пристроить, в институты: пусть народ учат. Стране инженеров остро не хватает и обучать их, считай, некому. Кстати, об институтах: как продвигаются дела в обустройстве университетов в Ташкенте, Оренбурге и Петровске?
— В Оренбурге обучение с осени уже начнется, сейчас и преподавательский состав практически укомплектован, и учебники на казакский язык переводятся…
— А зачем учебники-то переводить?
— Для педагогического факультета только, там же учителей для школ готовить будут.
— Ладно… а с другими как?
— В Петровске… принято решение первым учредить педагогический институт, на инженерные специальности казаков учить сейчас невозможно поскольку школ для обучения будущих студентов просто нет. Университет откладываем, лет минимум на пять, а там уже по ситуации смотреть будем. Что же до Ташкента, там ситуация более чем неплохая. Для медицинского факультета выстроено новое здание, там уже занятия проводятся, и дополнительно выстроен жилой дом для преподавателей: больше двух десятков выпускников прошлого года оставлены на преподавательскую работу. Сельхозфакультет тоже переехал, для него два учебных корпуса в городе выстроено и два в учебном хозяйстве, там новые агролаборатории обустроены. С инженерным факультетом… есть некоторые проблемы, но, я бы сказал, проблемы радующие: кафедры гидроэнергетики и электрических машин так разрослись, что мы поддержали их предложение о выделении их в отдельный Энергетический институт, здания для него уже строятся. Кроме того, по предложению товарища Карейши сейчас с привлечением сотрудников ряда инженерных факультетов университета готовится открытие отдельного института для подготовки инженеров-железнодорожников.
— А я не об этом спрашивал, хотя частично вы и ответили на вопрос. Сколько там среди студентов тех же казаков или узбеков?
— Пока немного. И причины я вам уже изложил: нет подготовленных школьников. Пока нет, так что в ближайшие лет пять… да и преподавателей, местными языками владеющими…
— Опять вы про свою коренизацию. Высшее образование на национальном языке нужно только в институтах педагогических, а в инженерных все выпускники всех институтов страны должны, обязаны понимать друг друга! То есть должны обучаться на русском языке!
— Вы…
— А я не договорил. И причина сего — вовсе не какой-то нам национализм, а неизбежная проблема национальных языков. Например, на бурятском можно обучить человека в рамках четырехлетней школы, с некоторыми мелкими трудностями, но все же можно. А вот дать хотя бы гимназическое образование на бурятском нельзя — просто потому что в языке нужных слов нет. Можно, конечно, такие слова придумать, а можно их взять из другого языка, например того же русского. И если мы пойдем по второму, более легкому… нет, менее идиотскому пути, то уже в седьмом классе ученик будет использовать русский язык с редкими вкраплениями слов языка родного. То есть мы или должны придумать для нацменьшинств просто новые языки, которые они все равно не знают, или использовать русский — который им будет выучить легче просто потому, что русских вокруг много.
— Я не думаю…
— А зря! Чтобы обучать школьников до уровня, требуемого для поступления в институты, мы должны будем перевести для пятнадцатимиллионного нерусского населения разные учебники на двадцать семь языков! И зачем? Чтобы после обучения эти люди не имели возможности нормально общаться с людьми других национальностей? Я, знаете ли, тут немного вашу работенку за вас исполнил, посчитал немного… деньги посчитал. Только на то, чтобы обеспечить обучением до уровня готовности к поступлению в институты украинских мужиков, нам потребуется дополнительно полтора миллиарда рублей. На обучение преподавателей, на подготовку учебников и прочего всего. Причем на это и времени понадобится никак не меньше десяти лет, а если использовать русский язык обучения, то за это время на Украине можно успеть подготовить до ста тысяч инженеров, врачей, учителей и так далее. Но десяти лет-то на раскачку у нас просто нет, так что нечего всякой ересью и заниматься.
— В вас говорит великорусский шовинизм!
— Во мне говорит всего лишь расчетливый коммерсант, а так же здравомыслящий политик. Я вам ведь рассказывал про Карлоса Лопеса? Вы почитали о нем? И России готовят ту же судьбу, причем уже готовят и средств на это кладут очень много. Мы просто обязаны за десять лет построить экономику, которая справится с любыми врагами.
— Вы имеете в виду армию?
— И армию тоже. Но чтобы армия могла успешно защищать страну, а нее должно быть вдоволь самого современного оружия, боеприпасов, техники разной, солдат должен быть всегда сыт и полон сил, а военные врачи должны быть готовы раненых вытаскивать аж с того света. И чтобы все это для армии обеспечить, в стране должна быть самая передовая экономика. Пока есть время и средства, мы будем брать лучшее за
