— Но сколько усилий пришлось приложить ради того, чтобы решиться не бросить ее в беде. Я мог запросто струсить и ничего не делать. Но я не сделал этого. Собрал всю волю в кулак и начал реально что-то делать. А не чесать языком.

— Говорят, что нельзя насильно менять человека, которого любишь, и лепить из него того, о кем ты мечтаешь. Но иногда люди сами меняются до неузнаваемости и сами того не понимают. А все потому, что на них влияет любовь. Которая способна заставить нас сделать что угодно, даже самое безумное и опасное.

— Ради Наталии я готов пойти на все и приложить все усилия, чтобы быть намного быть решительнее и увереннее в себе и не бояться ничего, если дело касается моей девушки или кого-то из моей семьи. — Эдвард тихо вздыхает. — После всего, через что мне пришлось пройти, я начал понимать, что готов пойти на все ради этих людей. Даже пожертвовать собой. В этом случае я наплюю на все свои страхи и пошлю их куда подальше.

— Надеюсь, тебе не придется жертвовать собой, ибо я совсем не хочу этого, — слегка улыбается Терренс. — Самое главное — ты признал все свои ошибки и слабый характер. Я считаю, что человек заслуживает второй шанс, если он один раз ошибся и пожалел об этом.

— Да уж… — Эдвард отводит взгляд в сторону, нервно сглотнув. — Ошибок я натворил достаточно… Не только за эти пару месяцев, но и за всю свою жизнь… А некоторые из них вообще могли оказаться непростительными…

— Не надо сожалеть, брат. Ты уже извинился за все, что сделал, и получил прощение.

— Да, но я никогда не забуду все это… Особенно то… Что я чуть… Не убил тебя… Этого я никогда себе не прощу.

— Но ты ведь не убил.

— Какая разница! Тот факт, что я вообще направил пистолет на тебя и едва не позволил Наталии попасть под раздачу, уже является причиной, по которой меня могут осуждать и ненавидеть.

— Я не злюсь на тебя. Я был готов и знал, что ты этого не хотел. Был уверен, что ты боялся этого человека и не мог пойти против него из-за нерешительности и страха. Тебе просто нужен был очень сильный толчок. Я бы и сам его дал и попробовал повлиять на ситуацию, но Наталия опередила меня.

— И мне стыдно, что я довел все до такого, — взволнованно отвечает Эдвард, начав довольно часто дышать. — До того, что Наталия решила остановить меня, подставив себя под удар. Если бы не моя чертова нерешительность, я бы швырнул это оружие куда подальше или выстрелил этому старому гаду в голову. Плевать, что он со мной сделал бы. Но мне было бы не так плохо.

— Нет, Эдвард, не надо так говорить, — с жалостью во взгляде говорит Терренс.

— И если бы я убил одного из вас или тем более обоих, то предпочел бы сам удавиться. Я бы не смог жить спокойно. Нет… У меня не хватит смелости… Если дядя мог кого-то убить, не пошевелив бровью, то я так не могу. Не могу…

Эдвард медленно разворачивается и отходит сторону, начав сильно нервничать из-за нахлынувших на него воспоминаний.

— Эй, брат, ты чего… — с жалостью во взгляде произносит Терренс, подойдя к Эдварду и взяв его за плечо. — Не надо думать об этом и винить себя. Все это уже в прошлом, и на тебя никто не злится.

— Ты не понимаешь, — низким голосом произносит Эдвард. — Не понимаешь, какой мне теперь придется таскать груз. Всю свою жизнь. А все из-за того, что я не нашел в себе смелости послать к черту этого гада. Который хотел, чтобы я окончательно потерял всех своих близких, отчаялся и обратился к нему за помощью. Чтобы потом играть со мной как ему захочется. Чтобы заставить быть уверенным в том, что я никому не нужен, а родители всегда жалели о моем рождении. Дядя говорил, что именно извести об ожидании меня все усугубило. Он хотел вызвать во мне чувство вины только за то, что я вообще появился на свет.

— Нет, Эдвард, не надо так говорить. Мама никогда не говорила о тебе ничего подобного, даже в тот раз, когда мы разговаривали с ней о твоих поступках. Она никогда не жалела о твоем рождении.

— Однако я всегда чувствовал себя виноватым в том, что родился, — слегка дрожащим голосом признается Эдвард. — Отношение отца ко мне только больше убедило меня в этом. Я всегда считал себя бесполезным куском дерьма, которое непонятно для чего живет и никому не приносит пользы и что-то хорошее. Болтаюсь как дерьмо в проруби и пытаюсь понять, почему я вообще пришел в этот мир. И за свои двадцать пять лет я так и не смог это понять.

— Пожалуйста, не надо так думать. Черт возьми, из-за одного человека ты совсем растерял свою уверенность и считаешь, что тебе не место в этом мире. Это неправильно, приятель! Совсем неправильно!

— Ну вот серьезно, Терренс! Назови хоть один случай, когда я кому-то принес какую-то пользу! Хотя бы одного человека, который не считает меня бесполезным! Который реально верит в меня и знает, что я могу намного больше.

— Таких людей очень много! Я, Наталия, Ракель, мама, наши многочисленные друзья… Все мы верим в тебя и знаем, что ты можешь быть намного смелее и увереннее в себе. И ни один из нас не считает тебя бездарным и бесполезным. Не надо принижать себя и обесценивать свои таланты.

— Ты даже не представляешь себе, как я хочу стать другим, — дрожащим голосом отвечает Эдвард. — Как хочу быть более уверенным в себе и том, что делаю. Мне так надоело быть для всех трусливым щенком, который умеет только тявкать и прятаться за женскими юбками или спинами более сильных мужиков. Довольно! Я хочу прекратить бояться всего на свете и быть готовым разобраться даже с самым опасным и больным отморозком. Хотя бы ради своей семьи и любимой девушки. Хотя бы ради тех, кого я люблю.

— И ты сможешь сделать это, — уверенно отвечает Терренс, взяв Эдварда за плечи. — Поверь, ты уже успел сильно измениться и стать другим. Сейчас ты намного смелее, чем в тот момент, когда мы с тобой впервые встретились. Тогда ты был очень зажатым и стеснительным. Потому что уже привык к