Дальше – бессонница, искусно заменяющая сны навязчивыми воспоминаниями, искажающая эти воспоминания ровно настолько, чтобы они, подробно воспроизводящие то, что было на самом деле, по ощущению казались сном. События верны, а лица – нет. Во сне наш мозг не в состоянии выдумывать лица, которых мы никогда раньше не видели; в воспоминаниях же все ровно наоборот: люди, которых мы воскрешаем в памяти, никогда не выглядят так, как в жизни.

Приезд в Америку, 1989 год. Первый День благодарения в Чикаго. Гольднеров пригласили участвовать в какой-то благотворительной программе, чья цель – ознакомить новоприбывших с культурными традициями Соединенных Штатов. Рейсовый автобус, битком набитый новыми американцами, отправился в глушь под названием Paris на границе штатов Иллинойс и Индиана. Кукурузные поля, тракторы, одинокий «Волмарт». Не совсем тот Париж, о котором писали Гюго и Пруст. В этой глуши их расселили по фермерским домам. Гостеприимные фермеры с удовольствием «усыновляли» и «удочеряли» на несколько дней безъязыких иммигрантов из нищего далека (в представлении жителей иллинойсского Парижа, ни разу не покидавших своего родного захолустья, весь мир за пределами Америки был нищ и многострадален, любой большой город – Бомжополь). В семье, куда определили Гольднеров, двое детей, мальчик и девочка. Девочка, белобрысая Джил, оказалась ровесницей Вадика, ее брат – на три года младше. Вечером она играла им на пианино – бойко, так, словно рубила капусту. Гольднер-старший, в прежней жизни – меломан и сноб, серьезный знаток классической музыки, расхваливал исполнительские способности Джил в меру своих языковых возможностей. Старался угодить, лицемерно частил восторженными междометиями. Расспрашивал о видах на урожай. Глава принимающей семьи отечески похлопал его по плечу. Вадик заперся в уборной, оттуда строчил письмо Сане Семенову, в котором расписывал их американские приключения у «настоящих ковбоев Иллинойса» и называл красотку Джил «страшной воображалой». Впоследствии это письмо, так и не отправленное, нашла мать, имевшая обыкновение рыться в его вещах. Прочитав, сообщила мужу, что у их сына, по всей видимости, большие проблемы с психикой. Это было задолго до ее госпитализаций и постепенного отчуждения. В пятницу после Дня благодарения их повезли в соседний городок, где находилась лавка народных промыслов. Там им показывали какие-то бессмысленные украшения из соломы. В автобусе Вадик сидел рядом с разговорчивым молодым португальцем с синей родинкой на щеке. Представившись как Карлуш Альберту Рамуш де Соуза, тот долго расспрашивал Вадика, кто он и откуда. Сам Карлуш Альберту отрекомендовался португальским аристократом и даже представил доказательство: запонки с фамильным гербом. Кроме того, у него был духовный сан, он окончил семинарию в Лиссабоне, а в Америку приехал, чтобы работать над диссертацией в области теологии и христианской философии в Чикагском университете. «Хочешь, я буду заниматься с тобой философией?» Вадик сказал, что хочет. Впоследствии этот Карлуш периодически звонил Вадику и пару раз приезжал к Гольднерам – заниматься с ребенком философией. Даже домашние задания задавал: what is space? What is time? Рассказывал про Жильсона и Маритена. Кем он был, этот португалец? Педофилом? Или просто добрым человеком, энтузиастом детского образования? Во всяком случае, Вадику он нравился. Вадик даже считал Карлуша Альберту своим наставником – первым из целой вереницы наставников в его жизни.

И снова смена декораций. Теперь они уже в Матаванде. Элисон играет в комнате старшего брата. Вадик требует, чтобы она перешла в другую комнату, ему хочется побыть одному. Элисон упрямо мотает головой. «Вот поэтому у тебя нет друзей», – припечатывает злой Вадик. И тогда она – маленькая, неприкаянная, одинокая – начинает плакать, говорит, что это неправда, у нее есть друзья, и показывает на свои плюшевые игрушки.

Наутро Жузе вытащил меня из дому. Был приятный пасмурный день, не жарко. Мы поехали на Муссуло. Долгий заплыв в теплом океане, линия берега в пальмах. Как ни странно, после такой беспокойной ночи, в воде я почувствовал себя неожиданно хорошо, стало легче дышать. Вспомнил: в детстве подвыпивший дядя Шура собирался показать мне, как саженками переплыть Фонтанку.

***

Я написал ей полгода спустя – поздравил с днем рождения. Получив сообщение, Вероника тут же перезвонила. Поговорили как ни в чем не бывало, и я с облегчением отметил, что во мне ничего не шевельнулось. Все-таки перегорело. Теперь можно и дружить.