Машина, как и все машины на Таити, ночью стояла на улице. Сиденья уже нагрелись. Машина скользила по красноватой дороге и, словно по своей воле, свернула налево и остановилась перед «Английским баром».

Кекела мыл пол. Бывший жокей, сидя за стойкой, полностью скрывавшей его от посетителей, читал газету. Газеты приходили на Таити раз в пять недель — но сразу огромным свертком, — и их читали как роман с продолжением, начиная с самых старых номеров.

— Прекрасный денек, сэр… — неизменно говорил Мак-Лин, хотя на Таити, за исключением сезона дождей, длившегося два месяца, все дни были одинаково солнечными.

— Прекрасный денек, Мак… Мне утром нанесли визит…

И хотя лицо жокея оставалось непроницаемым, Оуэну показалось, что он уже знал о случившемся. Наверное, ему первому становилось известно о том, что происходит на острове.

— Матайа, владелец гаража, пришел требовать у меня деньги…

— Вы ему заплатили, сэр?

— А куда денешься?

— Верно, так лучше…

— А вы сказали, что он появится только накануне отъезда…

— Обычно так и бывает, сэр…

— Что это значит?

Мак тоже был растерян. Уже накануне он держался с Оуэном суше, чем обычно.

— Наверное, кто-то напугал его, сэр…

— Вам что-то известно?

— Матайа часто возит девушек в «Моану» на своей машине. Может быть, там кто-то рассказал ему про вас?

— Альфред Мужен?

— Я точно не знаю, сэр, но кто-то явно хочет вам навредить… Когда речь идет об отношениях между белыми, я осведомлен хуже… Между нами говоря, сэр, у вас есть деньги?

— Очень мало, Мак…

— Хватит, чтобы дождаться следующего корабля?

Он отрицательно покачал головой, и Мак вздохнул.

— Будет очень трудно, сэр… Я бы на вашем месте поторопился, пока еще не слишком поздно… Я точно ничего не знаю… Но вот ваш приятель, доктор… Вы бросили его одного в «Моане». Он обиделся на вас… И прежде чем уйти, два или три раза спрашивал у меня, знаю ли я о вашем прошлом…

— Мне не хочется ходить туда каждый вечер…

— Я вас понимаю… Доктор пошел туда один… Позавчера, кажется? На следующий день после того, как погиб радист… Вчера вы ничего не заметили… Но я видел, что доктор разглядывает вас буквально в упор… Он приходил пропустить стаканчик днем, когда здесь никого не было, и задавал вопросы…

— Какие вопросы?

— Довольно неопределенные… Давно ли я вас знаю? Правда ли, что вы были майором? Где я встречал вас раньше? «Вы считаете, что он богатый?» — был его последний вопрос. Я ему ответил: чтобы жить так, как привыкли жить вы, должна быть рента… Это, конечно, не страшно, но достаточно показательно. Понимаете?

— Понимаю…

Все это не просто тревожило Оуэна, но было ему крайне неприятно. Между ним и доктором Бенедиктом установилась своего рода близость. Их отношения нельзя было назвать дружескими… Он внимательно изучал доктора. Немного жалел его, и его забавляло, что доктор, в свою очередь, следит за его малейшими реакциями.

— Поверьте мне, сэр… Лучше принять меры… Мсье Вейль предлагал вчера представить вас в «Яхт-клубе»…

Он понял. Ему было унизительно, что бывший жокей вот так диктует ему линию поведения. Он выпил две порции виски — больше, чем обычно по утрам. Жорж Вейль, адвокат и холостяк лет тридцати, не больше, пришел в полдень выпить аперитив.

— Ну что, майор, пойдем вечером в клуб сыграть партию в бридж? Вы увидите, у нас не так грязно, как в «Колониальном клубе»… Здесь меньше чиновников, в основном — коммерсанты, это люди, которые делают или сделали что-то существенное… Многие женаты, у них красивые жены… Вы не рыбак?

Нет, он не рыбачил.

— У нас есть заядлые рыболовы. У них специальные моторные лодки… Да, кстати, вы плыли с одним американцем, неким Уиггинсом…

Оуэн совершенно забыл о пассажире, не просыхавшем все восемнадцать дней плавания.

— Занятный малый… Утром поймал на удочку двухметровую акулу. Он взял напрокат катер у одного моего приятеля… На месяц… Каждое утро до восхода солнца выходит в море, голый до пояса… С ним туземец, которого ему посоветовали нанять… Он стал почти таким же черным, как этот туземец. Научился пользоваться гарпуном, ныряет в воду…

Странно. Человек, вызвавший столько пересудов на борту, заслуживший своим поведением негодование или жалость, здесь, на суше, проявил себя гораздо достойнее. Он жил в одном из домиков «Голубой лагуны». В Папеэте не появлялся. Наверное, со дня приезда на Таити ему не понадобилось надевать костюм. Он проводил время в море, ловил рыбу, плавал.

— Он пьет? — спросил майор.

— Минеральную воду… Больше ничего… Если ради развлечения вы захотите порыбачить…

Нет, он не был любителем лодок, рыболовных снастей, гарпунов, не в его вкусе было появляться, голым до пояса и загорать до черноты. Он чувствовал себя хорошо лишь в прекрасно сшитых костюмах, когда он мог идти, высоко подняв голову и широко улыбаясь.

— Я зайду за вами вечером, в девять? А может быть, раньше, чтобы поужинать?

— В девять…

Днем он встретил доктора.

— Что делаем вечером, майор?

Он не осмелился сознаться, что идет в «Яхт-клуб», куда завсегдатай «Колониального клуба» не имел права показываться.

— Наверное, лягу спать.

— Съездим ненадолго в «Моану»?

— Не сегодня…

— Вы знаете, что Лотта оказалась на высоте? Она собиралась выступать позавчера. Но из-за случая с радистом решила начать выступления только на следующий день после похорон.

Тело нашли на берегу, как раз напротив «Голубой лагуны».

— Похоже, что Мужен стал ее менеджером… Ходит за ней по пятам… Между вами что-то произошло?

— Между кем?

— Вами и Муженом.

— Ничего особенного… Мы с ним даже ни разу словом не перекинулись…

— А!

И доктор, которого так и подмывало что-то сказать, предпочел промолчать.

Мак-Лин был прав. Нужно действовать быстро. Самое страшное, что он чувствовал себя не в форме.

Во Франции, в Италии, в Египте, в Лондоне — он был на своем месте. В интерьерах особняков, где бы они ни находились — на Елисейских полях или на набережной Круазет в Каннах, он чувствовал себя, как рыба в воде. Владельцы гостиниц, портье, бармены хорошо знали его и обращались к нему с уважительной фамильярностью — как это принято со старыми клиентами.

Даже те, кто подозревал об его истинной деятельности, не подавали виду, поскольку знали, что ничем не рискуют… В казино крупье улыбались ему, словно желая успеха. Иногда, правда, один из них отводил его в сторону.

— Этот стол не для вас, майор…

Значит там сидели люди, которые не позволяют безнаказанно обыгрывать себя, или же