Ночь обещала быть ненастной.

Солнце село в пелену серых облаков — и жаркий летний день закончился знобкой нездоровой прохладой. Луна торопливо, словно украдкой, проглядывала в прореху в плотном полотне туч. Воздух давил, будто камень, обещая непогоду, мир был непроглядно-черным, душным, безнадежным, застывшим в ожидании дождя, опустившуюся на землю тьму едва рассеивал свет нескольких зажженных орками смоляных факелов. Даже Саруман, который, сидя на повозке, еще умудрялся мимоходом вздремнуть, чувствовал себя скверно — будто вышвырнутая на камни бессильная медуза; пленники, и без того утомленные несколькими часами пешего хода, к середине ночи начали выдыхаться — и неизвестно было, сколько времени им удастся выдерживать заданный Кагратом весьма резвый темп. У многих не осталось сил даже ругаться, и они устало тащились во мраке, покорные хриплой брани погонщиков, ориентируясь лишь на шорох шагов, стук копыт и пляшущие на дороге пятна света от факелов, с трудом заставляя себя передвигать ноги. Несколько орков рыскали вдоль колонны, подгоняя отстающих и спотыкающихся, остальные рассеялись где-то в темноте: двое-трое забежали вперед, разведать дорогу, прочие, по-видимому, оставались нести дозор в аръергарде.

— Живее, грыженосцы! — торопил Каграт. — Шире шаг!

После полуночи начался дождь. Порывистый ветер задувал факелы, мулы тревожно всхрапывали и отказывались идти, морось висела в воздухе плотной занавесью, то усиливаясь — тогда непокрытые головы пленников поливали тяжелые холодные струи, — то вновь затихая. Тропа превратилась в слякотное месиво и бросалась комьями грязи из-под копыт и тележных колес, мокрая одежда облепляла тело, стесняя движения и мешая идти, пропитавшиеся влагой башмаки натирали и без того усталые, сбитые до крови ноги. Саруманов сермяжный кафтан разбух от впитавшейся дождевой воды и обессиленно навалился на волшебника, облапив его тяжелым бесформенным телом, и бодрящий ночной холод, более ничем не удерживаемый, тут же объял мага с головы до ног и запустил за пазуху свои длинные стылые пальцы…

Рассвет застал орков на дне глубокой каменистой логовины, поросшей вереском и редким ельником; было сыро и хмуро, по колено разливался молочно-белый туман. Каграт наконец объявил короткий привал; измученные пленники, едва державшиеся на ногах, повалились во влажную траву прямо там, где стояли. С сарумановыми подопечными все было в порядке, ни сыпь, ни прочие признаки гнилой лихорадки ни у кого не проявились, только быкоголовый хромал, где-то подвернув ногу, да один из его сотоварищей чихал и шмыгал носом, маясь подхваченной под дождем простудой.

Гарх никак не давал о себе знать. Его отсутствие Сарумана не на шутку тревожило: то ли ворон лишь немного поотстал, догадавшись переждать дождь в каком-нибудь подходящем убежище, то ли ночная непогодь его тоже не пощадила… Шарки заснул, едва уронив пухнущую голову на мешок с волглой, не успевшей просохнуть шерстью, но, показалось ему, не успел он по-настоящему закрыть глаза, как его тут же растолкали.

— Вставай, — велел Каграт, — хватит бока отлеживать, время не терпит. Пойло своё припас?

Саруман вытащил из складок одежды флягу с лечебным зельем, которую предусмотрительно наполнил еще вчера, в лагере, пока была такая возможность. Интересно, уныло спросил он себя, насколько подмок запас сухих трав и кореньев, спрятанный в плотный мешок из промасленной кожи и хранимый в обозе?

Каграт жадно припал ко фляге со снадобьем. Судя по положению наконец выглянувшего солнца, отряд «отлеживал бока» не более двух часов, но все пленники были уже на ногах и заканчивали незатейливый завтрак, состоящий из сухарей и холодной воды. Орки, злые и хмурые, тоже что-то жевали, сидя на траве, осматривали колеса повозок, подтягивали упряжь — подсчитывать убытки пока было некогда.

— По какому случаю горячку-то порем? — со стоном спросил Саруман. — Неужели мы не оторвались?

— Оторвались? — Каграт вернул ему наполовину опустевшую флягу, злобно рыкнул. — Эти гниды бледнорожие нас обнаружили, и теперь от них не так легко оторваться, как ты думаешь! — Он шумно повел носом: ветер дул с юга, оркам в спину. — Чуешь?

Саруман, разумеется, ничего не чуял — да и не учуял бы, даже если бы от Каграта, стоявшего рядом, так убийственно не разило едкой потной кислятиной.

— Лошадьми тянет… дымом… и человечиной… — пояснил орк, обладающий отличным, прямо-таки по-звериному острым нюхом. — Тарки взяли наш след, и, судя по всему, они где-то близко… Ждать больше нельзя.

— Мы все равно от них не уйдем…

— Что ты предлагаешь? Принимать бой? Здесь? В открытой схватке у нас нет шансов!

— А что, — Саруман нервно усмехнулся, — есть место, где эти шансы будут?

— Есть. Но до Волчьей Пасти еще мили четыре… Надо торопиться!

Он гаркнул своим парням, и те засуетились, погоняя пленников, так что многим пришлось дожевывать сухари уже на ходу. К магу подошел, прихрамывая, быкоголовый, растерянно и с замешательством оглядываясь по сторонам.

— Какого лешего тут происходит? Что этот зверюга тебе говорил?

— За нами погоня, — коротко пояснил Саруман. — Дружинники Астахара идут по нашему следу. Хотят воздать оркам по заслугам…

— Да ну? — Хмурое лицо горца слегка просветлело. — Хоть какая-то добрая весть…

Шарки смотрел на быкоголового с досадой и сожалением, как на не разумеющего очевидные истины деревенского дурачка. Он что, не понимает? Или не знает про омерзительное свойство ошейников?

— Только ничего у них не выйдет… В составе ошейников присутствует компонент, который чувствителен к присутствию этих самых «зверюг». Если орков перебьют — эти цацки просто задушат нас всех, вот и конец представлению.

Быкоголовый взирал на мага угрюмо, подозрительно, исподлобья — как и всегда.

— А к присутствию мертвых орков ошейники, значит, не чувствительны, что ли?

— А ты что, весь остаток жизни предполагаешь таскать за собой разлагающийся орочий труп?

Бык не ответил. Но принялся как-то искательно осматриваться, точно выбирая, какого орка можно было бы при случае полонить, обездвижить и держать связанным на телеге, желательно живьем. Выросшая на пути внушительная фигура Лагдаша с кнутом в руке и скимитаром на поясе, видимо, слегка охладила его пыл и пошатнула в этих далеко идущих намерениях.

— Бегом в строй! — рявкнул Лагдаш. — Кнута захотел?

Бык захромал прочь. Истязание продолжалось с новым рвением…

Гарх по-прежнему не появлялся — тщетно Саруман окидывал взглядом пустынные голубовато-серые небеса. Исчезновение ворона было совершенно некстати. Если преследователи действительно находились недалеко, то Гарха вполне можно было бы отправить к их предводителю с разъяснением, что уруков ни в коем случае убивать нельзя, лучше брать в плен, желательно — живьем. Волшебник еще вчера выварил в воде и высушил несколько кусков бересты, и нацарапать гвоздем на одном из них записку труда не составляло, вот только старый ворчливый комок перьев где-то без вести запропал и до сих