Мама. Думаю, она смогла бы понять, что я сделала. Что я должна была сделать. Возможно, она бы даже гордилась мной. Гордилась, что я ее дочь.

Я тоже горжусь. Как бы я ни стыдилась этого, но правда в том, что в глубине сердца я горжусь тем, что я сделала.

Поэтому я решила, что не сбегу. Даже если деревенские придут искать справедливости. Они не смогут заставить меня бросить мой дом.

Я не боюсь их.

В конце концов, я Вейворд – непокорная и дикая внутри.

52

Вайолет

Грэм остался до сентября, когда пришло время вернуться в Харроу. Отец написал, что оплатит остаток школьных лет, но после Грэму следует рассчитывать только на себя. Вайолет в письме вовсе не упоминалась. Как будто Отец решил, что ее никогда не было на этом свете.

– Мне не по себе оставлять тебя здесь одну, – сказал Грэм перед тем, как начать долгий путь пешком до автобусной станции. Этим утром на платане блестел иней. Первый признак приближающейся зимы. – Ты точно справишься, совсем одна?

– Конечно, куда я денусь, – сказала Вайолет. Она планировала провести сегодняшний день в саду, посеять семена, которые ей дали в деревенской овощной лавке. Сначала она думала попросить Грэма срезать дремлик, но в конце концов решила оставить его. Отличный источник пыльцы для пчел, решила она. Казалось, что в саду даже прибавилось насекомых: каждую ночь она засыпала под их убаюкивающее гудение – колыбельную членистоногих.

– Увидимся на Рождество, – Грэм помахал ей рукой на прощание. – Привезу тебе новых книг!

Закрыв за собой входную дверь, Вайолет задумалась о том, нашел ли кто-нибудь учебник по биологии, спрятанный под матрас в Ортон-холле вместе с окровавленной одеждой из леса.

Ей до сих пор снился Фредерик. Как он лежит на ней, перекрывая ей дыхание своим весом. Как из нее вытекает вся эта кровь.

Она просыпалась и глядела в потолок, и в голове у нее звучала строчка из рукописи Альты.

У всех Вейворд первой всегда рождается девочка.

Она убила свою дочь. Следующую девочку Вейворд. Вайолет уже тогда понимала, что у нее никогда не будет своих детей. И она никогда не передаст своей дочери знания о насекомых, птицах и цветах. О том, что значит принадлежать роду Вейворд.

– Но ты не должна была родиться сейчас, – шептала Вайолет в темноту, думая о крошечном комочке костей, похороненных под платаном. – Ты должна была прийти позже, когда я была бы готова.

Все это случилось из-за Фредерика и того, что он с ней сделал. Что он заставил ее сделать. Тем сияющим днем в лесу, в окружении деревьев. Когда кровь окрасила ее бедра.

Он не дал ей выбора. Он забрал у нее будущее.

Поэтому она никогда не простит его.

Проблема заключалась в том, что она не была уверена, что сможет простить себя.

В ноябре пришло еще одно письмо. На сей раз адресованное лично ей. Судя по обратной стороне конверта, оно было отправлено из Ортон-холла. Почерк был ей незнаком.

Когда Вайолет развернула письмо и увидела подпись, сердце забилось сильнее. Письмо было от Фредерика.

Он писал, что находится в отпуске по утрате родственника. Отец был мертв. Сердечный приступ во время охоты. Перед своей смертью он заявил, что Грэм и Вайолет не являются его биологическими детьми. Отец предоставил документы – без сомнения, сфальсифицированные, – показывающие, что во время зачатия Грэма он был в Южной Родезии. А Вайолет была зачата до свадьбы ее родителей, так что нет никаких доказательств, что она его дочь.

Сжимая письмо в руках, Вайолет пожелала, чтобы это действительно было правдой – что никакая доля отцовской крови не бежит по ее венам, что ни одна из ее клеток не является продолжением его. Слезы затуманили ее зрение, и остаток письма расплылся у нее перед глазами.

Отец оставил все Фредерику, который теперь стал десятым виконтом Кендаллом. К письму прилагался акт о передаче коттеджа Вейворд в собственность Вайолет. В этом месте слезы сменила ярость. Она едва не швырнула письмо в огонь.

Неужели Фредерик на самом деле думает, что какой-то клочок бумаги сможет загладить то, что он с ней сделал?

И вообще, коттедж Вейворд не был его, так что он не мог его отдать. Вейворд принадлежал Вайолет, и так было всегда – еще до того, как она узнала о его существовании. Фредерик мог претендовать на эту землю не больше, чем ее Отец.

Вскоре после того, как пришло письмо, в коттедж, словно тень, прокралась грусть. Но Вайолет не оплакивала Отца – разве она могла, после того что он сделал? Она тосковала по маме и бабушке. Она их совсем не помнила, но все же ощущала эту потерю так же остро, как если бы потеряла руку или ногу. Ей удалось подтвердить свои подозрения: Элинор умерла. В деревне сказали – от рака. Всего четыре года назад. Она умирала в одиночестве, всего в нескольких милях от внуков, которых так и не увидела.

Грэм приехал на Рождество, и они вместе попрощались с мамой и бабушкой. Еще летом Вайолет высушила букетик лаванды, и они отнесли его к фамильному склепу Эйрсов, оставив яркую точку на снегу. Вайолет была ненавистна мысль, что мама заперта в этом холодном камне. Но еще хуже было думать о бабушке, которую похоронили в безымянной могиле для бедняков.

Она предпочитала представлять Элинор и Элизабет в их любимом саду. На холмах, у ручья.

Она предпочитала не представлять Отца вообще.

– Фредерик предложил мне содержание, пока я не закончу университет, – сказал ей как-то Грэм. – Но я не соглашусь. Мой классный руководитель считает, что я могу получить стипендию. Изучать юриспруденцию в Оксфорде или Кембридже. Может быть, в Дареме. Было бы здорово остаться на севере. Кроме того, я не хочу его денег.

– Но ведь на самом деле это не его деньги, не так ли? – сказала Вайолет. – Они… – она не смогла заставить себя произнести отцовское имя. – Они должны были быть твоими.

– Все равно.

Грэм подложил в огонь очередное полено, оно тут же занялось. За окном шел снег. В лунном свете снежинки были похожи на падающие звездочки. Сад был неподвижен и тих; насекомые молчали. Вайолет знала, что некоторые насекомые зимой впадают в спячку – диапауза, так это называлось.

На прошлой