Шрифт:
Закладка:
Дневник генерала В.Г. Болдырева позволяет проследить, как красные банты распространялись в Пскове, где был расположен штаб Северного фронта. Как известно, 2 марта туда прибыли А.И. Гучков и В.В. Шульгин, принявшие от Николая II манифест об отречении. Их сопровождала вооруженная охрана из пяти человек, одежда которых была украшена красными бантами, Болдырев именует их «красногвардейцами». Вид столичных посланцев поначалу удивил военнослужащих псковского гарнизона, но их пример оказался заразительным, и уже 4 марта некоторые солдаты охранной роты и автомобилисты также украсили себя красными бантами, в других частях их еще не носили. Однако даже солдат лояльных подразделений беспокоили вопросы о «красной ленточке» и отдании чести. В сложившейся ситуации генерал Болдырев заявил солдатам, что не настаивает на отмене бантов, ибо был уверен, что они сами перестанут носить их. В то же время сам он носить бант отказался, ибо бант не предусматривался правилами ношения формы одежды. На следующий же день, 5 марта, войска, вышедшие на парад в честь революции, были украшены бантами — «в глазах рябило от красных ленточек…»[808].
Впрочем, нередкими были случаи, когда главной причиной, побуждавшей прикрепить к одежде красный бант, было стремление оградить себя от эксцессов на улице[809]. Воспоминания современников полны примерами того, как высокопоставленные чиновники и офицеры, представители высшего общества и консервативные политики, желая обеспечить себе безопасность либо руководствуясь конъюнктурными соображениями, украшали себя громадными красными бантами. Карьеристы стремились приспособиться к новой ситуации. Утверждали, что даже известный черносотенец В.М. Пуришкевич прикрепил на свой костюм красную гвоздику. В некоторых мемуарах упоминаются огромные красные банты, которыми украсили себя военный и морской министр А.И. Гучков, командующий Петроградским военным округом генерал-лейтенант Л.Г. Корнилов (отдельные белые офицеры даже именовали последнего «красным генералом», «либералом и демократом»)[810]. Красные банты надевали даже многие лица, арестованные в дни Февраля как приверженцы «старого режима».
Генерал П.Н. Врангель вспоминал: «Первое, что поразило меня в Петербурге, это огромное количество красных бантов, украшавших почти всех. Они были видны не только на шатающихся по улицам, в расстегнутых шинелях, без оружия солдатах, студентах, курсистках, шоферах таксомоторов и извозчиках, но и на щеголеватых штатских и значительном числе офицеров. Встречались элегантные кареты собственников с кучерами, разукрашенными красными бантами и владельцами экипажей, с приколотыми к шубам красными бантами. Я лично видел немало старых, заслуженных генералов, которые не побрезговали украсить пальто модным революционным цветом. В числе прочих, я встретил одного из лиц свиты Государя, тоже украсившего себя красным бантом, вензеля были спороты с погон; я не мог не выразить ему моего недоумения увидеть его в этом виде. Он явно был смущен и пытался отшучиваться: „Что делать, я только одет по форме — это новая форма одежды“. Общей трусостью, малодушием и раболепием перед новыми властителями многие перестарались»[811].
Первоначально, как свидетельствует и дневник В.Г. Болдырева, красные банты были по преимуществу «столичной модой», так, генералы и офицеры, приезжавшие из Петрограда в Могилев, в Ставку Верховного главнокомандующего, в поезде их снимали. Однако во время празднеств в честь революции в Могилеве и личный состав Ставки украсил себя красными бантами. На манифестации же в честь 1 мая даже многие офицеры и генералы Ставки Верховного главнокомандующего вышли с красными бантами в петлицах[812].
Многочисленные случаи политической мимикрии той эпохи привлекали внимание сатириков и карикатуристов. Некий провинциальный поэт-меньшевик опубликовал стихотворение, в котором призывал на выборах в Учредительное собрание голосовать за свою партию и обличал маскирующегося классового врага:
Капиталисты и фабриканты
Тоже надевали красные банты,
Но тем временем не дремали
И карманы здорово набивали[813].
Инструктор провинциального отдела Московского совета рабочих депутатов сообщал 12 апреля: «Крестьяне… знают только одну организацию — это Советы рабочих и солдатских депутатов; им одним только верят, остальных они или не знают, или знают за врагов народа, только привесивших теперь красные ленты»[814]. Возможно, данный активист приписал крестьянам свое собственное понимание ситуации. Для нас же важно, что он именно так рисует портрет скрытого врага народа, мимикрирующего в новых условиях.
Образ тайного и коварного врага революции, маскирующегося с помощью красного банта, встречается также в воззваниях и резолюциях того времени. Петроградская федерация анархистов в своем обращении к рабочим и солдатам указывала, что «реакционная и капиталистическая буржуазия в начале революции замаскировалась в красный цвет…». Команда одного из эскадренных миноносцев Балтийского флота также предостерегала: «Просим прозреть товарищей, которые еще и в настоящее время ходят под дурманом наветов и повторяют те гнусные выкрики еще вчерашних наших врагов, прикрывающихся искусственно и внешне кусочком красной ленточки». Собрание гарнизона Або-Оландской позиции, состоявшееся 2 июля, обличало «осколки старого бюрократического механизма», «прикрытые красным бантом»[815].
О политической мимикрии говорили и политики разного уровня. Делегат краевого съезда Кавказской армии предостерегал от тайных врагов революции, «одевших теперь красный цвет». В.И. Ленин, выступая 22 мая на I Всероссийском съезде крестьянских депутатов, также заявил: «Эти революции обучают помещиков и капиталистов, они обучают их, что народом надо править обманом, лестью; надо присоединиться, прицепить к пиджакам красный значок и, хотя бы это были мундиры, говорить: „Мы революционная демократия, пожалуйста, только подождите и мы все для вас сделаем“». Газеты же большевиков обличали «черносотенные листки, прикрывающиеся красными ленточками»[816].
Однако в некоторых случаях красные банты и значки становились действительно «новой формой» по решению новых властей. Собрание депутатов от флота, армии и рабочих Свеаборгского порта 6 марта единогласно постановило: «…Носить в петлице красный цвет, как эмблему свободы и единения. Подробности ношения этой эмблемы передать на рассмотрение Исполнительного комитета». Уже 9 марта Исполнительный комитет Совета одобрил розетки трех видов — общий, для депутатов Совета, для членов Исполнительного комитета[817]. Представители «комитетского класса», появившегося после Февраля, создавали свои новые знаки различия, символы революционной власти. На современных фотографиях члены Исполнительного комитета Гельсингфорсского совета изображены с особыми значками и розетками. Однако некоторые социалисты с неодобрением отнеслись к введению «комитетских» красных знаков различия, это противоречило их эгалитарному сознанию. «Помню, что ношение отличительных знаков членами Совета сильно нас тогда возмутило. В этом нам чувствовалось что-то чуждое революции, нарождение какого-то нового чиновничества», — вспоминал агитатор-большевик,
