– За кого ты меня принимаешь? – С искренним удивлением произнес Эобард, – ничего с ним не произойдет, пока не уляжется шум. А до тех пор, он будет лицом победы и героем, после же сможет вернуться к работе, а, может, и нет, главное – это взаимное сотрудничество.

– Он был хорошим человеком!

– Он и есть хороший человек! Я бы даже сказал отличный, настоящий пример для большинства. Да вот только почти был пойман за государственной изменой, но я спас его, сделал лицом победы и, между прочим, обеспечил охрану и приличную премию. Не будь меня, сейчас у тебя был бы еще один труп на руках, так что не забывай, кто дал ему такую возможность.

– Да, возможность стать лжецом во спасение, прикрывая…

– Прикрывая твою неудачу! Вы с Итаном создали думающую машину, неспособную знать свое место! Она или он, мне плевать, но у ЭТОГО были слишком большие возможности! Ты хоть представляешь, что будет, если кто-то узнает о существовании ИИ, которое мы не смогли контролировать? Конечно, не думал – что тогда, что сейчас – из-за чего полет к Новому горизонту был организован хуже некуда!

– Обществу нужен враг, и вы его нашли.

– Я много лет думал, наступит ли тот момент, когда великий светила науки, Бенджамин Хилл, знающий все шаги наперед, и ответ на каждый вопрос, просчитается, – они встретились взглядами, – ты вынудил меня уничтожить Искусственный Интеллект, лишив тем самым козыря, какой реакции ты ожидал?

– Странно, что вы так переживаете по этому поводу. У вас есть ручной сотрудник, долгие годы сидевший без дела, а теперь он создаст вам новый ИИ, по заказу, которым можно управлять, мои поздравления!

– Думаю, мы оба согласимся, что лучше держать его поблизости и понимать, чем Итан занят, нежели позволить ему и дальше существовать без надзора. К тому же, вы оба отлично работали раньше, поработаете и снова!

– Вы хотите, чтобы я принимал в этом участие?!

– Именно. И я скажу почему: ты вынудил меня уничтожить собственное детище, уникальное и, пока что, единственное в мире – и всё ради пятнадцати космонавтов, – Бенджамин молчал, – ты поставил каких-то пятнадцать жизней выше, чем Искусственный Интеллект, который ты долгие годы пытался интегрировать в мир. Ты поставил жизнь, здесь и сейчас выше своих амбиций, – это заслуживает уважения с моей стороны. Из вас двоих, как я могу судить сейчас, разумеется, лишь тебя волнует жизнь. Итану важны идеи, замыслы, некие мечты, добиться которых для него важнее всего.

– А если я откажусь?

– Я понимаю, ты устал, последние дни преподнесли нам серьезные испытания, но это не конец. Возьми пару дней, отдохни и потом скажешь своё решение.

– Вы так и не ответили на вопрос!

– Ты, правда, позволишь Итану руководить проектом в одиночку? Мы оба знаем, что он не признает авторитетов. Когда закончишь с Кесслером, а космонавты вернутся на орбиту, тогда и поговорим. Сейчас нам надо закрыть все вопросы, прежде чем начинать сначала.

– И все будет построено на лжи и крови!

– Хватит этот нытья! Даже не смей включать здесь святого. Вся твоя карьера, построена на лжи и крови! Сколько людей пострадало от внедрения ваших технологий, и сколько жизней вы с Майерсом сломали? Кто в ответе за то, что случился Сбой? Ты всегда оправдывался, не желая брать на себя ответственность! А ведь я так и не получил ответа, как вы создали ИИ! Что случилось той ночью, когда в твоей лаборатории погибли люди? Я не говорю даже о том, кто и как смог распространить конфиденциальную информацию, из-за чего начался настоящий бунт, и погибли невинные люди, а большинство получили травмы! Ответь мне Бенджамин, на чьих руках эта кровь?! И сейчас, поверь, мне впервые не хочется рыться в твоем грязном белье! Не делай вид, что ты лучше меня, правила игры всегда одинаковы, как и цена прогресса. И ты до сих пор умудрялся находить выход из ситуации потому, что смог превратить мир в свою игрушку, но этому конец. И мне прекрасно известно, что совет директоров ЦРТ все меньше верит в твой гений, и все больше смотрит на факты! Уж поверь, нет никого, кто виновен больше твоего в том, что происходит в последние годы. И этому безалаберному отношению пришел конец. Ты взял на себя слишком много и не справился. С этого момента последствия будут, ты уж поверь мне!

Бенджамин покинул кабинет, и, будь на входе дверь старого образца – на петлях и с ручкой – он непременно бы хлопнул ею, не имея иной возможности выразить свой гнев. Министр посмотрел ему в след, и после, как Бенджамин пропал из поля зрения, будто бы тяжелый груз, сорвавшийся с троса, упал в кресло, чувствуя еще большую тяжесть, чем в любой другой день. Нажав пару кнопок на пульте управления, все стены вокруг него покрылись тонировкой, закрыв происходящее в его кабинете от лишних глаз. Он откинулся в кресле, чуть запрокинув голову, но расслабиться не получалось, скорее наоборот, он все никак не мог ухватиться за то, что могло бы подарить ему чувство завершенности. Обдумывая все последние дни, события и решения, принятые им, он все говорил себе: "Это было меньшее из зол". И он повторял себе это каждый раз, как сталкивался с ужасающим пониманием результатов его действий. Но его стаж работы и накопленные знания, позволяли с уверенностью утвердиться в том, что в подобной ситуации, за неимением альтернатив, он бы поступил также, ведь приносить небольшую жертву ради большего блага – не что иное, как его работа. Таковы правила игры, которую он знает, как самого себя, ведь является ее частью уже долгое время, и, как он понял совсем недавно, еще не готов покидать поле.

Впереди еще много работы, требующей его пристального внимания, начиная от космической программы, трещавшей по швам, заканчивая вопросами безопасности – как Природных земель, вопрос о существовании которых в нынешнем виде будет стоять на первом месте для обсуждения, так работы Итана Майерса, возвращение которого еще предстояло правильно преподнести. Все это казалось непосильным трудом, справиться с которым, ему предстояло практически в одиночку.

Эобард смотрел на коммуникатор – он занимает всего несколько сантиметров, а, кажется, будто бы кроме него на столе ничего и нет. "Надо позвонить» – пробивалось сквозь все тяготы и обязанности. Будто бы назойливый стук, тихий, но очень звонкий. "Надо позвонить, узнать, как состояние": думал он, пытаясь машинально найти предлог, чтобы этого не делать. "Надо позвонить, узнать, что нужно, и помочь". Коммуникатор все так же лежал на месте под пристальным и тяжелым взглядом человека, не способного сдвинуться с места. Он снова напоминал монумент, внутри которого, вопреки внешнему спокойствию, бушевала война, победа в которой была невозможна до тех пор, пока он не примет чувство вины, спрятанное так глубоко, что даже признак его существования сделает его слабым, чего допустить он никак не мог.