Шрифт:
Закладка:
На стук в дверь ответила злобным лаем маленькая собачка на трясущихся ножках – самая отвратительная из известных мне моделей собак. Джейн открыла дверь, и я вдруг испугался, что она сейчас поведет меня показывать свое несчастное больное дитя, кажется, дочь, и мне нужно будет как-то скрывать свою гамму эмоций при ее виде. Но Джейн оказалась правильным психологом. Она меня обняла, как старого знакомого, поцеловала в щеку, выразила положенные соболезнования вполне, впрочем, искренние, и оставила наедине со смущенно улыбающимся Андреем. Которому я и протянул пакет с подарком.
Фридман достал из пакета бордовый свитерочек, развернул, и смущенная улыбка сменилась базовой, которой и должны всегда улыбаться люди:
– Прикольно!
Он натянул пуловер прямо на футболку и стал похож на Блюма с фотографии, только без пиджака. И я подумал: рассказать или нет? Растянувшаяся на несколько дней новость о том, что именно мой мир является виртуальным – новость, в которую я сначала не поверил, а поверила только моя царапающая острыми коготками интуиция, потом забыл про нее, потом вновь обрел уже во всей ясности – эта новость меня уже не огорчала, не шокировала, не убивала: мне хватило настоящих огорчений. Меня убила не новость, меня убил брат Санала Эврима двумя выстрелами в Лену. Я мертв. А вот Фридман только жить начинает, судя по всему. Хотя я по-прежнему был уверен, что человек его психотипа не сможет долго выносить жизнь рядом с неизлечимо и трагически больным ребенком, он слишком заточен на другое, на нормальную жизнь. И именно поэтому я ничего ему не скажу, к чему лишние огорчения, ему вскоре хватит своих. Но спросить спрошу…
– Андрей, я узнать хотел одну вещь по поводу вашего эксперимента…
– Да ты проходи! – не снимая подарка, он потащил меня за рукав в глубь дома, в то объединенное пространство, которое называют американской гостиной. – Чаю будешь?
– Опять!
Андрей засмеялся:
– Тогда кофе – на американский манер? Или виски? Или, может, ты есть хочешь?
– Давай чай уже. Не будем нарушать традиций. И давай уже с маминым вареньем из этого… винограда соседского.
Фридман засмеялся:
– А вот его и нету! Это же не мой дом, я сюда еще ничего толком не перевез. Второй день тут только. Не знаю еще даже…
Он метнул быстрый взгляд в ту сторону дома, куда скрылась тактичная Джейн.
– Не знаю, короче… И вообще, я тебе говорил, у нас аврал, ЧП настоящее. Может, обратно скоро вылететь придется, пока непонятно. У нас система вылетела. Мы пытались восстановить данные, но сегодня, по ходу, все накрылось. Хорошо, кое-какие материалы сохранились, будет чем отчитаться.
– А что случилось? – Я уселся на высокий барный стул, положил локти на стойку.
– Да непонятно. Разбираемся. – Фридман суетился на огромной кухне, хлопал дверцами и ящиками, и видно было, что он не очень пока знает, где что у Джейн лежит. – Какая-то внутренняя катастрофа. Программная ошибка, по всей видимости. Не железо. Хотя, может, и кубиты посыпались, не удержали от декогеренции, хотя это вряд ли, техники говорят, по их части все в норме, и я склонен им верить… Вообще, странно, конечно. Как будто вдруг вылезла ошибка деления на ноль.
– На ноль делить нельзя, – машинально повторил я слова нашей школьной математички и сразу вспомнил ее, чем-то похожую на Ирину Петровну, она была тоже с короткой стрижкой и всегда в кофте. – Так батюшка в церкви учил!
– Воистину! Грех непрощенный! – улыбнулся Фридман. – Но похоже на внутреннюю ошибку. Все вдруг посыпалось, будто свитер, который дернули за петелечку, и он начал разваливаться. Может, сработала какая-то закономерность внутренней эволюции, и она просто сколлапсировала, есть и такая экзотическая версия. Но многообещающая! Значит, и нашу эволюцию может такое ждать, и тогда это – научный результат, открытие. В общем, все посыпалось, а ты не бери в голову.
– То есть все те люди, с которыми я беседовал, погибли?
Фридман странно посмотрел на меня.
– Ну, можно сказать и так. Хотя на самом деле они умерли миллион лет назад по их часам, ты же их видел только в срезе, через шлюз.
Фридман суетился, звенел посудой, ставя передо мной чашки, плошки, а я все смотрел на его свитер. В этот момент, видимо услышав грохот ящиков, вошла Джейн:
– Мальчики! Вы тут справляетесь?.. О, какой у тебя пуловер. – Она повернула ко мне голову. – Ты принес?
Я кивнул. Джейн достала смартфон, чтобы снять Андрея в его обновке и послать кому-нибудь из подруг, но тот поднял руку:
– Погоди!
Фридман быстро подскочил ко мне и улыбнулся широкой лучезарной американской улыбкой. Потом, видимо, вспомнив, что я только приехал с кладбища, стер улыбку.
– Готово! – сказала Джейн. – Ну, вы тут справляетесь, я вижу…
– Да, вполне, – кивнул Андрей. – А где у тебя тут печенье какое-нибудь?
– Ну, значит, не вполне… Вон в том шкафчике. И сахар там же. Ладно, не буду вам мешать…
Она удалилась из кухни, еще раз окинув все контрольным взором, а я снова повернулся к Андрею, разливавшему кипяток по одинаковым кружкам с изображением американского флага.
– Слушай, Андрей, я все хотел спросить, но не нашел тебя в последний день перед отлетом… Теперь спрошу. А как работает шлюз? Там же в машине идет ускоренная эволюция, другой темп времени…
– Я понял тебя, – Фридман кивнул. – Действительно, там все пролетает моментально, виртуальная эволюция – это просто цифровой шквал, и чтобы развернуть это до нашего масштаба, разобраться во всей этой цифровой мелочи, мы делаем как бы временные срезы, как колбасу нарезаем. Копировали слой за слоем и клали срезы под предметное стекло нашего «микроскопа». Высветляем, окрашиваем, если говорить языком биологии, растягиваем… То есть ты общался даже не с живыми людьми, которые действовали в режиме реальной эволюции своего мира. Мы имели дело с неким выделенным временным срезом. Это просто запись. Мы ее прокручиваем, причем у нас есть возможность, поскольку это всего лишь запись куска эволюции, внести в начало эпизода кое-какие коррективы, чтобы проверить разные гипотезы.
– Какие гипотезы?
– Ну, тебе вряд ли это интересно. В основном математические, наши программерские. Например, мы можем проиграть кусочек несколько раз, меняя данные на входе, чтобы
