Мое сердце чуть не остановилось, когда появился Пит и подал мне знак следовать за ним. Я побежала за ним по пятам, полумертвая от леденящего ужаса, и мы вошли в процедурную. Я увидела множество разной аппаратуры и вновь была подавлена бесстрастной холодностью больничной обстановки. Посреди комнаты я увидела его. Его крупные сильные запястья были зафиксированы широкими лентами.

Его прекрасное большое тело, облаченное в больничный халат, неподвижно лежало на плоской поверхности. Глаза его были устремлены в потолок.

Реми.

Мой прекрасный, самоуверенный, озорной, голубоглазый мальчишка, мой серьезный ответственный мужчина, который любит меня, как никто в мире меня не любил.

Желание защитить его от грядущей опасности было настолько непреодолимым, что я подошла к нему решительными шагами, обхватив свой округлившийся живот размером с дыню одной ладонью. Дрожа, я протянула другую и дотронулась до большой загорелой руки, привязанной к кровати. Его обездвижили. Мой голос треснул как стекло, когда я, легко поглаживая его пальцы, произнесла, стараясь, чтобы мой голос звучал спокойно и уверенно, хотя на самом деле сходила с ума от беспокойства до такой степени, что хотелось кричать.

– Реми, не надо этого делать. Пожалуйста, не причиняй себе вреда.

Он сжал мои пальцы и отвел глаза.

– Пит.

Пит схватил меня за плечи и оттащил от него, и я пришла в ужас, поняв, что Ремингтон действительно не хочет, чтобы я там находилась. Он так и не взглянул мне в глаза. Почему он избегал смотреть мне в глаза? Я повернулась к Питу, когда он выводил меня из комнаты, и просила с истерическими нотками в голосе:

– Пит, пожалуйста, не позволяй ему пойти на это!

Пит еще сильнее сжал мои плечи и тихо, чтобы не привлекать внимание, прошипел:

– Брук, это обычная процедура, которую применяют к людям, страдающим биполярным расстройством, – именно так их спасают от самоубийства. Нельзя в этом состоянии подобрать правильную дозу лекарства, и врачи прекрасно это знают. Это поможет его успокоить.

– Но это всего лишь очередной бой, Пит, – продолжала спорить я, с несчастным видом указывая в сторону палаты. – Всего лишь гребаный бой. Стоит ли рисковать его здоровьем ради этого?

– Он это выдержит. Он проходил через это и раньше.

– Когда? – всхлипнула я.

– Когда ты сбежала, и нам пришлось днем и ночью наблюдать за ним, чтобы он не перерезал себе вены из-за тебя!

О боже. Мое сердце так громко колотилось, что мне казалось, я слышу его стук. Я чувствовала, что все мое тело рассыпается на атомы при мысли о страданиях Реми, о которых мне только что рассказал Пит. Накрывшая меня боль была столь невыносимой, что я обхватила живот, словно стремясь защитить ребенка, и отчаянно пыталась восстановить дыхание – не для себя, для ребенка. Его ребенка.

– Брук, он живет с этим дерьмом всю жизнь. У него случаются периоды подъема и периоды упадка – всякое бывает. Возможно, его решение тебя шокирует, но только это поможет ему преодолеть депрессию. Он сформировался как личность под воздействием этих особенностей, и именно это сделало его таким, какой он есть. Он очень сильный из-за этой дряни! Можно быть жалким и можно быть сильным, но нельзя быть и тем, и другим одновременно. Он предпочел стать сильным. Тебе придется взять себя в руки – ведь он сломается, если узнает, что это причиняет тебе боль.

Несмотря на то что охватившие меня страхи полностью лишили меня уверенности, я каким-то непостижимым образом попыталась собрать себя по кусочкам, чтобы уж совсем не потерять человеческий облик. Я с трудом выпрямила спину, подняла голову и сделала короткий вдох – не для себя, для него. Я пройду через это вместе с ним и докажу и себе, и ему, что буду сильной и буду любить его больше жизни. Втянув в себя воздух, я смахнула слезы с глаз.

– Я хочу быть там вместе с ним.

Пит согласно кивнул и указал мне на дверь, приглашая пройти.

– Милости просим.

Я вошла в комнату маленькими нерешительными шагами. Он ведь такой большой и сильный, уверяла я себя, хотя мое сердце и было порвано в клочья, а кровь, казалось, замерзла в жилах. Я докажу ему, что я достойна быть его подругой, быть той, кто выстоит, когда он готов сдаться. Я не знала, как доказать это ему, потому что мне казалось, что я вот-вот рухну, когда я приблизилась к нему. Снаружи все выглядело так, словно я полностью сохраняла самообладание, но в глубине души я рассыпалась на мелкие кусочки – нерв за нервом, орган за органом.

На этот раз он на меня посмотрел – прямо в лицо, – и в его темных глазах я увидела глубокое беспокойство. Конечно, он опасался, что я сломаюсь. Он не хотел видеть страх в моих глазах.

– Все хорошо? – спросил он меня хриплым шепотом.

Я кивнула и взяла его за руку. Мне следовало бы ответить, что я в полном порядке. Но я просто не могла выдавить из себя ни единого слова, так как горло у меня перехватило. Поэтому я просто погладила его пальцы, а когда он сжал их, вспомнила наш полет в Сиэтл и его теплую руку, которую мне так не хотелось отпускать, изо всех сил сжала его пальцы в ответ и робко ему улыбнулась.

– Вот и молодец, – хрипло произнес он, поглаживая мой большой палец.

Он привязан к кровати и вот-вот подвергнется электротерапии, но при этом спрашивает о моем состоянии. О боже, я так его люблю. Если он умрет, я хочу умереть вместе с ним, и это не шутка. Я заморгала, чтобы прогнать слезы, и сжала его руку еще сильнее.

– Могу я держать его за руку? – спросила я одну из медсестер.

– Простите, но во время процедуры это запрещено, – объяснила она.

Ремингтон настороженно наблюдал за мной, когда я заставила себя отойти, и они прикрепили электроды к его голове. Мне казалось, что в горле, сердце и животе у меня застряли комки раскаленного металла. Я не могла даже вдохнуть, когда медсестра спросила его: «Вы готовы?»

– Валяйте, – ответил он, бросил на меня быстрый взгляд, чтобы проверить мою реакцию, и снова уставился в потолок.

Врачи начали вводить ему успокоительное через капельницу, задавая вопросы:

– Как вас зовут?

– Ремингтон Тейт.

Мои глаза наполнились слезами.

– Дата рождения.

– Десятого апреля тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года.

– Место рождения?

– Остин, штат Техас.

– Имена родителей?

– Дора Финли и Гаррисон Тейт.

Я с трудом могла осознать тот факт, что он сейчас лежал, привязанный к постели, и говорил о своих чертовых родителях, из-за которых он пришел в депрессивное состояние, отвечая на вопросы врачей таким уверенным, сильным голосом.

Затем врач сказала ему:

– Считайте от одного до ста.

На него надели кислородную маску.