Шрифт:
Закладка:
А Фридрих хотел перехватить армию маршала д’Эстре, но опоздал. Она успела разбить прусских союзников и занять Ганновер. Однако вторая французская армия, генерала Субиза, вместе с «имперцами» двигалась в Саксонию. Прусский король повернул ей наперерез и встретил у села Росбах. Противник превосходил вдвое – 43 тыс., а у Фридриха 22 тыс. Но он 5 ноября решительно атаковал неприятелей и разнес вдребезги, потеряв всего 500 убитых и раненых. Субиз – в 20 раз больше, его воинство в полном беспорядке хлынуло прочь.
В это время австрийский главнокомандующий Карл Лотарингский наконец-то овладел главной крепостью Силезии, Бреслау. Разбил прикрывавший ее прусский корпус. Фридрих, узнав об этом, метнулся туда. 22 тыс. его солдат за 12 дней преодолели больше 270 км (без обозов, продовольствие и фураж забирали в попутных городах). Присоединили 10 тыс. отступающих солдат разбитого корпуса. У Карла Лотарингского было 80 тыс. штыков и сабель! Но Фридрих опять с ходу кинулся в атаку. В битве у деревни Лейтен разгромил австрийцев подчистую, захватил 134 орудия, 21 тыс. пленных. Преследовал их до границы, обложил Бреслау, и гарнизон сдался. На свою территорию из армии Карла выбралось в жалком виде лишь 36 тыс. человек.
А прусский король рассудил, что русских до лета можно не опасаться. Перебросил несколько корпусов к Ганноверу. Французов оттуда выгнали, оттеснили за Рейн. Все успехи союзников обернулись плачевно! Кстати, опозорившихся военачальников никто не судил. Субиз оправдался, даже стал маршалом. Карл Лотарингский «по собственному желанию» подал в отставку, уступил главное командование Дауну. Но французы с австрийцами силились оправдать собственные провалы. И «крайней» сделали… Россию. Ну а как же, если бы Апраксин не отступил после победы, то и Левальд не повернул бы на шведов. А Фридриху пришлось бы перенацеливать силы на восток, Австрия и Франция не сели бы в лужу.
А почему отступил? Объяснение за счет объективных причин для союзников не годилось. Тогда-то они принялись полоскать сплетню об «измене», о связях Апраксина с «молодым двором», играющим в пользу Пруссии. В Петербурге роль следователей взяли на себя послы Лопиталь и Эстергази. Увидели возможность заодно и свалить ненавистного им Бестужева, зная о его дружбе и переписке с Апраксиным. Причем измена-то в столице действительно была – в лице наследника Петра! Его бывший наставник Штелин писал: «Обо всем, что происходило на войне, получал его высочество, не знаю откуда, очень подробные известия с прусской стороны, и если по временам в петербургских газетах появлялись реляции в честь и пользу русскому и австрийскому оружию, то он обыкновенно смеялся и говорил: “Все это ложь: мои известия говорят совсем другое”» [102, с. 93].
И это были не только симпатии. Мы уже рассказывали про бывшего секретаря Бестужева Волкова – его приласкали, перетянув на свою сторону, Шуваловы, и он возглавил секретариат Конференции при высочайшем дворе. Составлял протоколы, проекты решений. Но Волков, предвидя смену власти, пристроился к Петру, стал его доверенным. Наследник даже сдерживать язык не считал нужным, прилюдно заявлял: «Король прусский – великий волшебник, он всегда знает заранее наши планы кампании. Не правда ли, Волков?» – и подмигивал любимцу, который и доставлял ему секретные документы Конференции, непосредственно осуществлял тайные пересылки с Пруссией.
Конечно же, Бестужев знал об этом. С большим трудом, под окольными предлогами, он добился смещения Волкова с этой должности – и стал для него персональным врагом. Протолкнул вместо него свою креатуру, Пуговишникова. Но Шуваловы восприняли интригу как выпад против их клана! Ответили «контрударом». Подсидели в отставку близкого Бестужеву Черкасова, главу дворцовой канцелярии – он ведал личными деньгами императрицы, расходами на ее гардероб и имел к ней постоянный доступ. Через него канцлер имел возможность доводить до государыни свою информацию, советы. Теперь этот канал перекрылся, место Черкасова занял человек Шуваловых, Олсуфьев (тот самый, что постарался оправдать масонов).
Ну а для Лопиталя с Эстергази наследник в качестве главного предателя совсем не подходил. Завтра станет царем, и такое обвинение аукнется на отношениях с их державами. Да и отступление с ним связать не получалось – Апраксина он презирал, никаких контактов не поддерживал. Зато контакты были у Екатерины! Близкой к Бестужеву, к Уильямсу. Поэтому Эстергази, наоборот, привлек Петра в союзники – он же ненавидел жену, вот и получал шанс от нее избавиться! Лопиталь сам рвался просить аудиенцию у императрицы, «открыть ей глаза». Дескать, Бестужев и Екатерина дали знать Апраксину о болезни Елизаветы – потребовали срочно вести армию к Петербургу, чтобы была под рукой для их замыслов. Но после отказа Людовика быть крестным царица дулась на французов, и возникли сомнения – как она воспримет обвинения от Лопиталя.
Миссию взял на себя Эстергази. Он встретился с Елизаветой, выложил свои домыслы и добавил факт, который он разузнал, – что имеет точные сведения о переписке Екатерины с Апраксиным. Попал он в точку. Елизавета всегда боялась заговоров. Разумеется, ее до глубины души возмутило и то, что кто-то ждал ее смерти, готовился. Апраксин как раз ехал в Петербург, и в Нарве его задержали. Обыскали, изъяли все бумаги – письма Екатерины и Бестужева там имелись. В Нарву выехал Александр Шувалов. Провел не допрос, а как бы обстоятельную беседу. Ничего противозаконного за собой фельдмаршал не признал. Тем не менее его оставили под арестом.
Он даже не понимал, в чем его обвиняют. Писал государыне просьбы «высочайшего и милосерднейшего помилования». Снова и снова объяснял: за отступление высказались все генералы, в том числе сменивший его Фермор, потому что надо было сохранить армию, «нежели подвергать оную таким опасностям, которые ни храбростью, ни мужеством, ни человеческими силами отвращены быть не могут». Судя по переписке, от потрясения у фельдмаршала случился инсульт (или микроинсульт). Он жаловался, что «потерял разум и память» и «едва ногою владеть могу». Но его лишь перевели под караулом в имение «Три руки» под Петербургом. Теперь ему предназначалась роль то ли свидетеля, то ли обвиняемого в деле о заговоре Бестужева и Екатерины.
Плести сети канцлеру охотно подключились Шуваловы, Воронцов. А Эстергази научил наследника, как он должен действовать. Петр пришел к государыне поговорить «по-родственному». Каялся в «дурости», обещал исправиться – но сваливал собственное поведение на Бестужева. Дескать, всегда лишь исполнял его советы. Елизавету очень растрогал этот разговор, она ласково утешала племянника. А для канцлера эта клевета стала последней каплей.
Матерый политический волк через своих людей знал, что над ним сгущаются тучи. Заблаговременно разобрал и
